отношение к русским в таджикистане сегодня

«Последние из могикан». Как живут оставшиеся русские в Согде

Кто-то продолжает жить, не решаясь ничего менять, а кому-то просто некуда ехать.

Сегодня русских в Таджикистане осталось не так много. Кто-то продолжает жить тут, несмотря ни на что, трудится, не решаясь ничего менять, а кому-то просто некуда ехать. Наш видео-сюжет о том, как живут русские в Согдийской области.

«Старики умирают, а молодые уезжают»

Город Чкаловск, а ныне Бустон, в годы советской власти был стратегически важным из-за множества действующих тут промышленных объектов. Несмотря на московское обеспечение, после развала союза русские жители стали активно покидать свой родной город в поисках лучшей и безопасной жизни.

Небольшая, но красивая церквушка, особенно по православным праздникам, становится центром притяжения русского населения не только Чкаловска, но и близлежащих городов.

На праздник Пасхи, например, здесь собралось много народу. Люди приходили молиться, ставить свечи за больных и усопших. Они также пели, освящали пасхальную выпечку.

Батюшка Владимир с грустью отмечает, что количество прихожан с каждым годом уменьшается.

Каждый год на 9 мая жители города, которые помнят его огромный вклад в развитие и обустройство Чкаловска, несут цветы к его могиле, вспоминая его добрыми словами.

«Жить нужно там, где осталось твое сердце»

Наталья Кутузова родилась и выросла в Ура-Тюбе (нынешний Истаравшан), а потом с семьей переехала в Чкаловск.

В 1995 году семья Кутузовых, собрав контейнер с вещами, уехали за лучшей жизнью в Россию. На тот момент Наталья была уже замужем, и решение покинуть страну было больше инициативой мужа, нежели ее.

Возвращение в Таджикистан поменяло в корне жизнь Натальи, но она ни о чем не жалеет. Она вернулась в никуда, из родных была лишь подруга детства. Сначала она работала на радио в родном Ура-Тюбе. Заметив ее красивый и приятный голос, женщину пригласили в Худжанд на радио «Садои Худжанд». Так она и осталась в этом городе.

Четыре года назад Наталья перевезла сюда свою внучку Карину, для которой Таджикистан стал второй родиной. Карина родилась в России и ни разу даже не слышала про эту страну.

Сцена – базарная площадь

А на местном базарчике под названием «Памир» можно услышать красивый сильный голос, поющий русские песни. Виктора Васильевича Бутенко, заслуженного артиста, знает весь город.

Его называют глашатаем Чкаловска. Раньше без него не обходилось ни одно мероприятие. Приехал он сюда из Баку по личному приглашению Опланчука. Он работал в Доме культуры и пел для важных людей – мэра города, руководителей предприятий. Пел на бис известные песни.

Сейчас сцена для Виктора Васильевича – это базарная площадь, а его зрители – проходящие мимо прохожие. Такие живые концерты для него не просто заработок, для него это – искусство. Сейчас такое отношение к труду редко встретишь.

Забвенные «Ложкари»

Табошар, а ныне Истиклол, небольшой городок с урановым прошлым, также был полон русскоязычных жителей, которые и застраивали его. Сегодня таких можно посчитать по пальцам. В шутку они сами себя называют «последними из могикан».

Несмотря на малочисленность русскоязычного населения в Табошаре, желающих учиться в русской школе им. Ленина хоть отбавляй. У учителя подготовительных и начальных классов Аксаны Демьяненко своя методика и по ее словам, дети начинают говорить на русском языке уже через 3 недели.

Раиса Байгина, несмотря на свой преклонный возраст, продолжает работать в этой школе вот уже 46-й год. Она была и завучем, а сейчас преподает русский язык и литературу. Четвертый год она обучает русскому языку узбекских и таджикских ребят, которые хотят учиться в России.

Кроме этого, она занимается общественной работой — руководит русским культурным центром в Табошаре и на покой уходить пока не собирается.

Наталья Яковлевна Перевертайло несколько десятков лет работает в табошарской музыкальной школе. Одно время она была ее директором, а сейчас обучает детей игре на баяне и фортепиано.

Ей приходится в буквальном смысле отстаивать и сохранять классы с классическими инструментами и ностальгировать по тем годам, когда единственный в своем роде ансамбль «Ложкари» под ее руководством гремел на всю страну.

Постепенно ансамбль стали все реже приглашать на выступления, и он ушел в забвение. Сейчас о нем напоминают лишь фотографии и бережно хранившиеся инструменты.

Не за себя обидно учителю, а за детей. Ведь у детей тогда светились глаза, они были увлечены, им было интересно….

Свои вопросы, сообщения, видео и фото присылайте на Viber, Telegram, Whatsapp, Imo по номеру +992 93 792 42 45.

Источник

«Чтобы не рисковать детьми, отдала их в приют» – как живут русские семьи в Таджикистане

Осень с середины сентября в Таджикистане называют «афганец» — из соседней страны дует жесткий горячий ветер, несущий с собой клубы глиняной пыли из пустыни. В воздухе висит дымка, горы на горизонте словно тают. И хотя пик летней жары позади, время это неприятное — пыльно и некрасиво.

Местные дружно рекомендовали приезжать весной, когда цветет, когда трава еще зеленая, а не желтая, воздух прозрачен и далеко видно.

Но приехал, когда приехал.

В программе пребывания, которую мне прислали из местной епархии, был пункт «Навещаем многодетную семью N, забираем ребенка в приют». Я сильно напрягся — зачем, что это, почему нельзя оставить ребенка в кровной семье?

В Таджикистане узнал, почему нельзя. И как выглядят самые бедные.

Таджикистан находится в Азии, и это чувствуется с самого начала. Даже в Москве, в очереди на регистрацию на рейс, ко мне четырежды подходили люди и просили взять и зарегистрировать их груз как мой, дабы не платить за перевес.

А в самолете один из пассажиров впал в неадекват, таранил тележкой бортпроводников и лез драться. Пассажиры его связали (удивительно, как много оказалось на борту людей с разного рода красными удостоверениями), и он лежал и плевался в проходящих. Потом в аэропорту Душанбе он убежал от полиции и устроил гонки в зале паспортного контроля.

Кажется, его документы так и не нашли.

В аэропорт за мной приехала большая и красивая машина. Причем скорее большая и красивая, чем дорогая. Азия: если ты не приедешь на большой красивой машине, никто не поверит, что ты можешь сказать нечто важное.

Местные жители передают друг другу «личный номер Viber старшего сына президента Таджикистана», куда жалуются на соседей, выбрасывающих мусор в общий арык. Не знаю, есть ли у «старшего сына президента» еще какие-нибудь должности.

Ирина

Через день после прилета едем с представителями епархии навещать подопечных — последние русские семьи, которые не погибли и не уехали. В большинстве семей нет отцов. Или просто нет (ушел, умер, погиб на войне), или «уехал на заработки в Россию, больше сведений нет».

С 1989 года численность русских в республике упала в 10 раз, их осталось 35 тысяч, это полпроцента населения страны. В московском районе Южное Бутово живет примерно вшестеро больше людей.

Если все оставшиеся русские Таджикистана переедут разом в Москву — этого не заметит никто, кроме служб статистики.

Ирина — бабушка 4 детей. Их мама умерла от рака, от нее остался только фотопортрет, с которым сын разговаривает перед сном. Один внук живет в церковном приюте, остальные с бабушкой. Дом, где они снимают комнату — одноэтажное бывшее административное здание в пригороде Душанбе, кем-то спешно захваченное во время войны. Комнаты — бывшие рабочие кабинеты, туалет один на весь дом. Вода из арыка во дворе. Длинный темный коридор. Снаружи жара, внутри сырость и полумрак. Стены пахнут плесенью. Еще здесь пахнет тушеными баклажанами — кажется, это основная еда бедных.

Стены и пол завешены коврами, на ощупь — сырыми. Некоторые стены покрашены — это называется ремонтом.

Раз в месяц приходит хозяин, который берет деньги за проживание. Почему он хозяин — непонятно. Но все боятся, что выгонит или поднимет цены. Это дешевое жилье. Тем, кто здесь живет, больше жить негде.

Полиция иногда заходит, но ее интересует только, нет ли здесь наркоманов или исламистов. Отношения жильцов с хозяином — строго их проблемы.

Бабушка с внуками живут в одной комнате, комната освещается одной лампочкой. Дети в школу не ходят — нет денег на школьную форму, а без формы в школу ходить запрещено. Мальчик, который живет в приюте, выглядит гораздо чище, ухоженней и сытее своих братьев и сестер. И одет он гораздо лучше.

Денег семье хватает на съем жилья и не умереть с голоду.

Мы привозим Ирине продуктовый набор и договариваемся о том, чтобы она переселилась с внуками в приют: нужен повар, а бабушка когда-то работала в ресторанах. В этот продуктовый набор входит курица. Когда дети ели мясо последний раз, Ирина не помнит.

Осталось найти денег на то, чтобы приют достроить.

Елена

Елена живет в районе Гипрозём в Душанбе, в общежитии — самом дешевом жилье, какое можно снять в городе. Проводка, трубы, сами стены — все выглядит гнилым. Газ в здании давно отрубили. На стенах общежития можно найти следы пуль, хотя война закончилась 12 лет назад.

Войну тут помнят все и очень боятся, что она начнется снова. Все описывают ее как бессмысленный кровавый хаос, когда по улицам ходят толпы людей с автоматами и творят что хотят.

Поведением «юрчики» не отличались от «вовчиков», а единственным оплотом хотя бы относительного спокойствия были российские солдаты.

Елена больна — что-то со спиной. Она практически не встает, не выходит на улицу — очень больно. Более точный диагноз невозможен: на обследования нет денег, оставить детей, чтобы пойти заработать, не с кем.

Муж работает в литейном цеху у китайцев. Денег впритык хватает на оплату квартиры и еду. Любая беда или потеря поставит семью за грань выживания.

Денег отдать детей в сад и школу тоже нет. Опять же — нет денег на школьную форму и на то, чтобы устроиться по блату. Без формы в школу ходить запрещено законом: это Азия, школьники ходят по запыленным улицам в белых рубашечках, черных брючках и юбочках, в начищенных туфлях.

Елена красивая. Если бы не постоянная гримаса боли — спина болит очень сильно — была бы привлекательна.

Две комнаты, которые семья занимает в общежитии, завалены хламом. Кучи непонятно чего, застеленные одеялами. Вода есть только на кухне. Елена страшно стесняется беспорядка — настолько, что отказывается от помощи волонтеров. Просто не хочет, чтобы кто-то видел, насколько все плохо.

У семьи есть возможность выкупить эти комнаты и не отдавать две трети заработка за аренду. Это стоит в пересчете на российские деньги 30 тысяч рублей. Взять такую большую сумму семье абсолютно негде.

Ирина

Кишлак в пригороде Бохтара (старое название города — Курган-Тюбе). Жара и пыль.

У многодетной Ирины конфликт с соседями, и они не дают ей пользоваться общим арыком — проточной канавой шириной в тридцать сантиметров вдоль всей улицы, откуда берут воду для всего — ее пьют, на ней готовят, ею поливают огороды. Когда мы выходим из дома, соседка что-то стирает в арыке. На дне арыка валяется яичная скорлупа.

Другого источника воды в кишлаках, как правило, нет.

От дома Ирины осталась половина — вторую внезапно среди ночи снесли соседи. Остаток дома покосился и в любой момент может рухнуть. То есть буквально — дом держится, потому что внутри от пола до потолка поставлено несколько даже не бревен, а длинных палок.

Чтобы не рисковать младшими детьми, Ирина отправила их в епархиальный приют. Все равно денег на школу у нее нет.

Рядом с падающим домом — фундамент для маленького домика. Денег его достроить и не бояться, что жилье упадет тебе на голову, тоже нет.

Ирина хотела бы уехать. Но на отъезд нужны деньги. Можно было бы продать землю, но из-за судебной тяжбы земля под запретом. Без взяток суд не двигается. На взятки тоже нет денег.

Людмила

Людмила живет в том же кишлаке, что и Ирина, на одной улице. Отсюда несколько десятков километров до границы с Афганистаном. В этом городе гражданская война продолжалась дольше всего. Русских в Курган-Тюбе осталось человек триста. Кроме 30 старушек, прихожан местного храма, все они пытаются уехать.

Место кажется гиблым и глухим. Горизонт затянут желтой мглой «афганца», поля вокруг выжжены солнцем до ровного желтого цвета. Вокруг бродят тощие и страшные местные коровы — в Таджикистане не заботятся о скотине, просто выгоняя ее утром и загоняя вечером. Ишаки, коровы, козы, лошади, бараны — все выглядят паршиво. Люди в Курган-Тюбе тоже выглядят изможденными.

У Людмилы болеет ребенок, сын полутора лет. Чем болеет — непонятно. Обследование стоит денег. Лекарства стоят денег. Выписанные местным врачом лекарства не помогают, «обследования» заключаются в визуальном осмотре и уверенном озвучивании диагноза. Можно пройти «нормальное обследование» в Душанбе, но это стоит гораздо дороже.

Скорую в этих местах принято «благодарить» — иначе в следующий раз могут просто не поехать.

Мы оставляем Людмиле денег на лекарства. В ее доме тоже пахнет тушеными баклажанами.

Приход

В Курган-Тюбе есть православный храм. Очень красивый, практически на центральной площади, на возвышении. Он отреставрирован и смотрится очень торжественно, как офицер в парадной форме среди штатской толпы. Внутри храма пустые белые стены: ремонт затянулся и закончится неизвестно когда.

В этом храме 20 лет никого не венчали, потому что молодых русских в городе нет. Все, кого крестил предыдущий настоятель, уже уехали из страны. Если крещения и случаются, то это дети военных с российской базы.

В храме тридцать прихожан, все старушки. Мы привезли им продуктовые наборы — курица, яйца, крупы, масло. Бабушки натурально голодают, и даже странно, что в стране еще остались пенсии. Этих пенсий хватает, чтобы не протянуть ноги.

Бабушки между собой обсуждают планы, как Жеглов и Шарапов в фильме Говорухина — «А вот у Марины Ивановны есть капуста, а у Марфы Антоновны — картошка, соберемся и суп сварим, как-нибудь протянем».

Но здесь бывает и хуже. В местной психиатрической больнице, например, больных кормят только родственники с «воли». Санитары в лучшем случае немного следят за порядком. Нет родственников — нет еды. Из-за привезенных людьми из епархии йогуртов больные всерьез подрались, санитары не стали их разнимать.

Настоятель храма Архистратига Михаила в Курган-Тюбе — иеромонах Тихон из Санкт-Петербурга, похожий на священников с фотографий начала XX века. Очень худой, очень юный, очень мягкий и улыбчивый. На вид отцу Тихону, может быть, лет 25. А может, и 19.

Непонятно, как в эти пески занесло церковного интеллигента с недописанным в СПбДА дипломом.

Деловито показывает храм, рассказывает, как именно хочет обустроить хоры, где будет лестница на колокольню и так далее. Планов у отца Тихона много. На фоне «афганца», тощих коров, трех десятков старушек-прихожанок и вообще Таджикистана он кажется слегка сумасшедшим или святым.

Приют

Из Курган-Тюбе в Душанбе возвращаешься и как-то выдыхаешь. Все-таки город, в котором много европейских зданий и нет этого жутковатого ощущения «Азии», которое невозможно точно описать.

В храме Душанбе довольно много прихожан, ведется активная стройка детского приюта и русского культурного центра. Столица все-таки, кафедральный собор.

Одна из основных забот епископа Питирима — приют для детей. После того, что я увидел в семьях Ирины, Людмилы, Елены — становится понятнее, почему так. Потому что есть нищета, превышающая наши привычные представления.

Местные рассказывают, что несколько лет назад в Таджикистане было очень много людных протестантских приходов, в основном южнокорейских. Народ шел туда валом — там кормили, раздавая после богослужений продуктовые наборы. Потом кормить перестали, и протестантские приходы обезлюдели.

Дело ведь не в культурном влиянии или воспитании детей в православии. Дело в том, чтобы дети были элементарно сыты, одеты, ходили в школу. Чтобы их не били пьяные соседи и родители.

Чтобы у них было детство, как мы его себе представляем. Чтобы была какая-то перспектива, кроме как пополнить армию таджикских полурабов на стройках и в магазинах России.

Чтобы у них было то, что для нас нормально, а для детей в таджикской нищете — невообразимая роскошь. Своя кровать, стол, стулья, шкафчик, игрушки. Книжки.

Книжки, кстати, они читают. Читают так же, как наши дети смотрят мультики. Потому что из той жизни, которую они живут, книга действительно оказывается окном в лучший мир.

Вечером, когда мы посещаем приют, дети выглядят тихими и уставшими. Воспитательница жалуется, что мальчики гиперактивны, но они молчаливы и сдержанны. Может быть, это при гостях.

Дети коротко острижены: почти все они в момент поступления в приют носили на себе вшей.

Приют не достроен, в нем не хватает мебели и техники. Не хватает денег на зарплаты — кроме нянечек и техперсонала нужны учителя для детей. Сейчас детей мало, шесть человек, планы большие, а нуждаемость — десятки детей. Если дооборудовать второй этаж, можно будет исправить уже не пять, а тридцать судеб. А также надо детей кормить, одевать, половине детей нужны врачи и логопеды. Детей водят на кружки, и кружки тоже платные.

Кадровый голод в епархии ужасный: и денег мало, и нанять некого. Все, кто хоть что-то умеет, стремятся уехать. Российское гражданство здесь понимается как волшебный билет в счастливую жизнь. Жених или невеста с российским паспортом котируются выше обеспеченного или хорошо воспитанного. Все сколько-нибудь ответственные родители заставляют детей учить русский.

Дети в приюте не хулиганят и хорошо учатся. По родителям скучают, но возвращаться все-таки не хотят. Когда они навещают братьев и сестер, те просятся уехать вместе с ними, но мест в приюте пока нет.

В дороге мне рассказали про девочку, у которой нет документов и которую не отдают в приют, потому что сестра ее сильно пьющего отца против, а мама забита до положения абсолютно бесправного и безголосого существа. Если бы было больше денег, возможно, девочку можно было бы как-то вытащить. Но пока денег нет.

Приюту требуется довольно многое, месячный бюджет — около 100 тысяч рублей. Если расширяться, то вырастет и бюджет.

Нужно 300 тысяч на оборудование кухни. Двести тысяч на нормальную мебель. Питание одного ребенка — 3500 рублей в месяц. Врачей на пять детей — тысяч на шесть в месяц. Логопед стоит 1500 рублей за 8 занятий в месяц. Некоторым детям надо переоформлять документы, точнее делать их с нуля — это тоже деньги, примерно 3500 на человека. Зарплата нянечки — 7000 рублей в месяц, педагога — десять тысяч. Эти зарплаты считаются в Таджикистане невысокими, но нормальными.

И так далее, родители поймут.

Если у вас есть идеи или вопросы, можно позвонить Полине Юферевой, сотруднице Синодального отдела по благотворительности, координатору помощи: +79689889004

Источник

«Час расплаты наступил, и пусть кровь смоет русскую грязь»

Русские в Таджикистане пережили одну из самых серьёзных трагедий, вызванных распадом СССР. Появились они в этом регионе со второй половины ХIХ века, когда после начавшегося в 1864 году завоевания русскими Центральной Азии с Бухарским и Хивинским ханствами в 1873 году был заключён договор о протекторате.

При этом Бухарское и Хивинское ханства оставались формально суверенными государствами и управлялись своими правителями, в их внутренние дела русская администрация не лезла, сохранив местное самоуправление, основанное на шариате судопроизводство, земельные отношения и распределение важнейших здесь водных ресурсов. Весьма корректным было и отношение к исламу: на этих «традиционно мусульманских» землях православной церкви была запрещена даже миссионерская деятельность. Запретили только работорговлю.

В это время на территорию Средней Азии приезжают первые русские, в основном – военные, пограничники и чиновники. К началу XX века их вместе с семьями было около 50 тысяч человек, а вторая, ещё более мощная волна пришла во времена СССР. Русские оседали в основном в городах, работая на различных производствах. Так, в Душанбе по переписи 1970 года крупнейшими этническими группами были: русские (42%), таджики (26%) и узбеки (10%).

Ситуация радикально изменилась после 1990 года: толчком для массового исхода русских послужили события «кровавого февраля» и начавшаяся вскоре гражданская война в Таджикистане. Впрочем, справедливости ради отметим, что в Таджикистане никто специально резать русских не собирался: они просто попали в жернова местных межклановых разборок, когда началась драка за делёж советского наследства.

В Таджикистане с 1937 года и до распада СССР ключевые посты занимали представители Ленинабадской и Кулябской областей, а также Гиссарской долины. В борьбе за власть им противостояли выходцы из Гармской долины и Горного Бадахшана. Соответственно, первые ориентировались на КПСС и легальную власть, вторые являлись «исламистской оппозицией».

В феврале 1990 г. напряжение достигло предела, и исламисты в борьбе с руководством Таджикистана решили сыграть на национальном вопросе. Поводом стал озвученный на массовом митинге слух о том, что бежавшим в Душанбе к родственникам от бакинского (январь 1990 г.) погрома армянам хотят предоставить лучшие квартиры в новостройках, предназначенные для душанбинцев-очередников.

Пуштунский «Талибан» (организация, запрещенная на территории Российской Федерации) в Афганистане. Фото: Sardar / Globallookpress

Громили административные здания, грабили склады и магазины, но главной мишенью погромщиков являлись всё-таки русские. Официальная статистика (как видно, чтобы не нагнетать страсти) приводит более чем скромную цифру жертв начавшейся резни – 20 убитых и более 500 раненых и искалеченных. Однако в книге Д.О. Рогозина «Враг народа» приводятся совершенно другие цифры: «В середине февраля 1990 г. национал-исламисты буквально растерзали полторы тысячи (!) русских мужчин и женщин в Душанбе».

Этому веришь как-то больше официальных данных – не только потому, что по роду службы Дмитрий Рогозин имел доступ к реальной информации, но и потому, что сказанное им перекликается с множеством свидетельств русских людей, которым повезло уцелеть в творившемся тогда кошмаре. От их рассказов буквально холодеет кровь.

Дмитрий Рогозин: «В середине февраля 1990 г. национал-исламисты буквально растерзали полторы тысячи (!) русских мужчин и женщин в Душанбе». Фото: Сергей Ведяшкин / АГН «Москва»

Банды национал-исламистов творили такое, что самые оголтелые германские нацисты даже представить себе не могли. Русских грабили, насиловали, убивали, не щадя стариков и детей, – на улице среди белого дня или в собственных квартирах. На площади у железнодорожного вокзала русских женщин не только насиловали, но и, раздев догола, заставляли под автоматные очереди бегать по кругу на потеху насильникам. У текстильного комбината, перекрыв дорогу, останавливали автобусы и троллейбусы с едущими на работу людьми. Мужчин зверски избивали, женщин здесь же, на остановках, насиловали.

Расстреляли из гранатомёта автобус с детьми русских офицеров. Расправились с православным священником и подожгли храм. На центральной площади средь бела дня толпой были изнасилованы и публично растерзаны две русских студентки. Там же пожилого русского мужчину 20 минут убивали, медленно протыкая заточенными арматуринами… Все морги Душанбе были переполнены, пришлось даже развернуть дополнительно несколько «полевых» моргов… какие уж там «20 убитых»!

Пока шли погромы, власти и милиция проявляли полную недееспособность: милиционеры либо охраняли административные здания, либо, надев халаты и тюбетейки, разбежались по домам. Руководители предприятий удерживали работников (в основном – русских) на рабочем месте, уверяя, что ничего страшного не происходит, после чего сами сбегали домой на служебных машинах, оставляя добирающихся домой людей во власти экстремистов – при том, что весь общественный транспорт не работал. Ситуацию спасло то, что к 15 февраля русские и не поддавшиеся психозу таджики начали формировать вооружённые отряды самообороны, бравшие под защиту целые районы. Затем в город были введены войска, но полностью порядок удалось установить не ранее 23 февраля.

Как только было возобновлено железнодорожное сообщение, русские начали массово уезжать из страны: в первую очередь из Душанбе: уже к 2000 году русских там осталось чуть более 5%, а сегодня – и того меньше. В целом же по республике доля русского населения с 7,63% в 1989 году упала до 1%, а ныне – и до 0,46% (остались в основном старики и те, кому просто некуда ехать). Их провожали издевательские плакаты «Русские, не уезжайте! Нам нужны рабы!», автоматные очереди по отъезжающим вагонам, брошенная в окна поезда горящая ветошь. Бежали не только русские: выехали все немцы и евреи, большинство татар и армян. Счастливые аборигены громили и оскверняли русские кладбища, где покоились те самые учёные, строители, рабочие и инженеры, которые в значительной степени и создали Таджикистан как современную страну.

Исламисты «рулили» везде, акцент делался на национальную тематику. Фото: Ton Koene / Globallookpress

Но вдруг стало очевидно, что именно «северные варвары» были тем несущим каркасом, на котором держалось всё общественное здание Таджикистана, лишившись которого дети «темноглазой родины» принялись резать друг друга с такой жестокостью и в таких количествах, что на память приходили разве что религиозные войны XVI и XVII веков между протестантами и католиками, ополовинившие население ряда европейских стран. Только по официальным данным за пять лет вспыхнувшей гражданской войны было убито более 60 тысяч человек, по неофициальным – от 100 до 150 тысяч.

В стране элементарно не хватало питьевой воды, начались массовые эпидемии: только брюшным тифом переболели 26 тысяч человек, из которых 337 умерли, а ведь были ещё туберкулёз, холера и даже полузабытая чума. Вместо ожидавшегося после «освобождения» благополучия и процветания Таджикистан получил жуткий развал экономики и массовую бедность, от которой не спасал даже налаженный через республику трафик ¾ афганского героина. Как тут не вспомнить слова из Писания: «Мне отмщение, и Аз воздам…»?!

И тогда в Россию на заработки побежали уже уроженцы Средней Азии – из Таджикистана, Узбекистана, Киргизии. Только в Москве их сегодня более 1,5 миллионов. Причём, несмотря на создаваемые ими проблемы, за душанбинскую резню 1990 г. им никто не мстил, хотя после поражения в гражданской войне немало бывших оппозиционеров (включая тех, кто тогда резал русских в Душанбе), скрывается именно в России среди мигрантов. Знали ведь, куда ехали…

К примеру, недавно некий Усман Баратов, президент межрегионального узбекского землячества «Ватандош», прозрачно намекнул, что поскольку из-за карантинных мер ряд использующих труд мигрантов производств могут быть закрыты, а уехать домой они не смогут (там границу тоже перекрыли), то России это выйдет боком. Во-первых, в следующем году она недосчитается двух миллионов рабочих рук, которые к тому же часть заработанных денег оставляют здесь. А во-вторых, «зависнув» между Россией, где они не нужны, и также перекрывшими границы собственными странами, сотни тысяч организованных в землячества молодых мужчин могут начать решать свои материальные проблемы самостоятельно и тем серьёзно обострить ситуацию.

Что тут сказать? Пугать Россию подобными намёками – дело малоперспективное. Если даже какие-то оголодавшие горячие среднеазиатские парни попытаются здесь устроить нам маленький Душанбе 1990 года, боюсь, что боком это выйдет прежде всего им. В России немало отдалённых холодных районов, нуждающихся в освоении и рабочих руках, вот только работать там придётся бесплатно и под конвоем.

На улице в Душанбе. Фото: Bernd von Jutrczenka / Globallookpress

Да и временная потеря двух миллионов гастарбайтеров тоже принесёт больше плюсов, чем минусов. Во-первых, вывозят они из России более 10 миллиардов долларов ежегодно – гораздо больше, чем тратят здесь. А во-вторых, трудовая миграция (особенно нелегальная, которая куда больше легальной) создаёт нам массу проблем: работодатель никогда не поднимет зарплату русским, пока есть возможность задёшево нанять мигранта, да ещё половину заработанного ему недоплатить. Добавим сюда этническую преступность, наркотрафик, дополнительную нагрузку на социальную сферу, серьёзное влияние среди мигрантов исламистских террористических структур и т.п.

Не говоря уж об эпидемиологической опасности: не секрет ведь, что к обосновавшимся здесь «дворникам» валом валят с родины многочисленные родственники – рожать и бесплатно лечиться от давно забытых у нас серьёзных заболеваний. Так что больше плюсов или минусов мы имеем от миграции – это ещё большой вопрос. И, возможно, лишь эпидемия коронавируса заставит, наконец, российские власти серьёзно заняться неизбежной проблемой, которую создаёт присутствие в стране многих миллионов социально необустроенных молодых мужчин иной веры и культуры.

Речь, разумеется, не о депортации, но о жёстком контроле и правильной манере поведения с ними. К примеру, в 2011 году произошёл дичайший случай с двумя российскими пилотами, чей самолёт совершил вынужденную посадку в Курган-Тюбе. Накануне в России был задержан с 10 кг афганского героина сынок начальника таджикистанской железной дороги. Поэтому в порядке ответной меры лётчиков обвинили… в контрабанде двигателя их собственного самолёта и присудили по 8,5 года тюрьмы.

По счастью, в 2011 году Россия была уже не та, что в 1990-м. Тут же в Москве задержали 300 (!) таджикских гастарбайтеров и «обнаружили» у всех целый букет разнообразных болезней – до ВИЧ включительно. В Душанбе намёк поняли, и на следующий день после высылки мигрантов лётчики были освобождены. Именно таков единственно возможный алгоритм выстраивания отношений с носителями восточной ментальности, для которых слова «он сильнее» и «он имеет право на всё» – практически синонимы. Восточный человек уважает только того, кто сильнее его или равен ему, но никогда – того, кто слабее, как бы добр и уважителен он ни был.

В СССР все народы (кроме русских), оставались собой – таджиками, азербайджанцами, латышами, и т.д. Фото: Сергей Ведяшкин / АГН «Москва»

Что же касается причин трагедии русских на постсоветском пространстве, то их две.

Первая. В сломанной после крушения СССР «картине мира» и исходящих из неё поведенческих стереотипов. В «большой семье», если нет признаваемого всеми «отца» (а такую роль до 1917 года выполнял «Белый царь»), функции «старшего в семье» переходят к «старшему брату», в том числе обязанность следить, чтобы «младшие» друг друга не обижали. Так оно и было в «красной империи» СССР. Но когда и она рухнула, «старшими» в своих республиках стали вчерашние «младшие», не имевшие для этой роли ни соответствующего опыта, ни соответствующей ментальности. Это всё равно как избалованному ребёнку дать в руки настоящий автомат и сказать, что «он теперь главный». Станет ли он «старшим братом» тем, кто слабее его? Вряд ли. Скорее уж кинется вершить суд и расправу над всеми, кто ему за что-то когда-то не понравился. Именно такими «детьми с автоматом в руках» оказались в большинстве своём «титульные» народы бывших советских республик.

Вторая. Всё случившееся стало прямым результатом провала попыток создать в СССР вместо традиционного для России союза народов, объединившегося вокруг русской системообразующей первоосновы, «новую историческую общность – советский народ», объединённый исключительно одинаковым гражданством и общей идеологией. Не секрет, что в унифицированных «советских» пытались переделать прежде всего именно русских, все же прочие народы и в СССР оставались собой – таджиками, азербайджанцами, латышами и т.д. Итогом чего стали все трагические и кровавые последствия развала СССР, когда идеология рухнула, деморализованный многолетней «антиимперской» пропагандой и борьбой с «великорусским шовинизмом» русский народ не мог, да и не хотел выполнять присущую ему роль, а ответственность за все действия союзного и даже своего республиканского руководства путём несложной подмены понятий возложили именно на русских.

Вот и сегодня в России снова продвигают некий аналог «советского народа» – «гражданскую нацию», под которой понимают опять-таки не союз народов с государствообразующей ролью русского народа, а совокупность усреднённых «человекоединиц» с одинаковыми паспортами, как, например, во Франции или США. К чему это может привести в России, мы, казалось бы, уже должны понять на печальных примерах начала времён развала СССР. И тем не менее – не понимают… Неужели правы те, кто утверждает: «История учит нас только одному – что она нас ничему не учит»?!

Источник