как сказать ребенку что он скоро умрет
Что говорить ребенку, когда он спрашивает: «Я умираю?»
Ɔ. Что отличает работу с семьями, где есть ребенок с онкологией?
Дело в том, что об этом до сих пор не принято говорить. А уж тема того, что болезнь прогрессирует или ребенок может умереть, или уже умирает, и он под опекой хосписа именно по этой причине, почти не поднимается. Мы работаем с семьями, потому что болезнь ребенка затрагивает всех. Даже если члены семьи говорят об этом между собой, все равно каждый переживает и воспринимает болезнь по-своему. Для нас главная задача — обеспечить качественную жизнь и создать возможность максимальной откровенности в семье в этот период.
Ɔ. Родители говорят с детьми о смерти?
Когда семья сталкивается с болезнью, эта тема часто становится тайной за семью печатями. Немногие могут открыто говорить о том, что с ребенком, и при этом так, чтобы выдержал и сам ребенок, и семья. И здесь очень важно дать ребенку возможность рассказать о своих страхах, о том, как он хочет, чтобы, например, его похоронили. Дать ему возможность со всеми попрощаться. Чаще всего не хватает времени, пространства для такого разговора, потому что оно закрыто дежурным «у нас все будет хорошо», «мы справимся».
Ɔ. Есть ли у ребенка потребность в таком разговоре? Если есть, как она должна быть удовлетворена?
Потребность есть, но дети не всегда могут поговорить со специалистами. Они могут спросить у родителей: «Я умираю?» Такие вопросы могут быть. Должны быть разговоры, и не важно, сколько ребенку лет. Нужно говорить, что происходит с ребенком, и важно честно отвечать на его вопросы. Не нужно думать за него и прогнозировать реакции, а выстраивать диалог так, чтобы у ребенка была возможность задавать вопросы, сказать «нет, я не хочу больше», взять паузу и подумать о том, что он услышал. Разговоры помогают и объединяют, хотя они очень непростые. Сложно говорить о том, что впереди болезнь, что состояние будет ухудшаться, что это может привести к смерти. Это очень эмоциональные моменты, заряженные и страхами, и любовью, и тревогой, и надеждами, и разочарованиями, и болью. Но когда есть разговоры, то есть и возможность попрощаться, сказать «люблю», обнять и поцеловать. И уже получается быть искренним со своим ребенком, принимать его таким, какой он есть, с его страхами, раздражительностью, борьбой за жизнь.
Если взять подростков, то они всегда борются, даже когда знают, что смертельно больны. С одной стороны, они чувствуют, что им становится хуже, с другой стороны, всегда есть надежда: «А вдруг случится чудо?» И когда чуда не случается, появляются апатия и агрессия, которые выливаются на самых близких. Принять это сложно, у родителей свой процесс: горевание, переживание, им хочется сделать для своего ребенка максимум возможного и разделить все тяготы умирания — а они беспомощны, не могут помочь ребенку, лишь могут быть рядом.
Ɔ. Виктор Франкл, основоположник экзистенциальной психотерапии, много писал и говорил о значении смысла жизни, особенно для человека, оказавшегося в стрессовой ситуации. Как формулируют семьи этот самый смысл? В чем они его находят?
Здесь нет универсальных ответов. Дети остаются детьми: им хочется допоздна играть, жить обычной жизнью со школой, преподавателями, уроками, прогулкой в кино. Ребенку не хочется внешних изменений, которые происходят, то есть нарастания бессилия, усталости. Тут нет чего-то глобального: смысл жизни — в каждом прожитом дне.
Дети хотят, чтобы родители были счастливы, чтобы у сестрички, с которой все время «на ножах», все было хорошо. Один мальчик из хосписа, например, делал всем магнитики. Он не говорил «прощай», потому что у него была надежда на чудо, но он подарил всем магнитик со своим именем, и своей сестре тоже, как бы сказав: «Хотя она и вредина жуткая, но я ее люблю».
Родители тоже не задумываются о смысле жизни: они пытаются помочь ребенку, чтобы ему не было больно, чтобы он поел, хотят смотреть с ним любимые мультики, полежать, побыть рядом. Возможно, смысл в том, чтобы сиюминутно помогать своему ребенку. Поиск ответов происходит уже потом, когда ребенок умирает и появляется время, и уже не нужно ухаживать, бояться, прислушиваться к каждому вздоху.
Ɔ. У Франкла есть очень понятные описания поиска этого самого смысла жизни, включая один невероятный эпизод, когда заключенный, оторвав своих товарищей от скудного ужина с супом, требует выйти с ним, чтобы посмотреть на закат. В этом, утверждает Франкл, гораздо больше подпитки этой самой жизнью, чем в чем бы то ни было другом. Что для детей из хосписа и для их родителей становится таким событием? Как вы этому учите? И надо ли учить?
В хоспис приходят дети после долгого лечения от рака, когда было много ограничений. Но тут их уже нет. Если тебе раньше нельзя было картошку фри, то теперь можно. Хочешь поиграть с любимыми игрушками в своей комнате или набить тату с жутким медведем? Раньше не было бы никаких разговоров, а сейчас тебе можно все. Пока есть силы, нужно жить полноценной жизнью, устраивать праздники, воплощать мечты.
Ɔ. Как учить ребенка, который уходит? И нужно ли?
Все зависит от желания самого ребенка и его родителей. В целом, важно, чтобы жизнь была максимально приближена к той, которую хотел бы проживать ребенок. Если он хочет учиться, то, пока есть силы, нужно это делать. Может быть, не в школе, а на дому, а если все же приходить в школу, то на пару уроков, чтобы пообщаться с друзьями. Тут другие приоритеты: не закончить школу, чтобы куда-то поступить, а сохранить социальные связи, почувствовать себя «своим», пообщаться с одноклассниками, которых не было рядом во время лечения. Нужно поддерживать прежний образ жизни, чтобы семья не отрывалась от мира, не закрывалась.
Ɔ. Где родителям найти ресурсы на занятия с ребенком?
Когда семья приходит под нашу опеку, мы много разговариваем. О том, как будет развиваться заболевание, какие кризисные моменты будут и что будет с ребенком, как он будет умирать и какая помощь ему потребуется. Об этом мы говорим задолго до начала умирания, потому что это длительный процесс, который направлен на то, чтобы научиться помогать своему ребенку в самый кризисный момент. У родителей будет время на слезы, скорбь и мысли о будущем, в отличие от времени на общение с ребенком: оно ограниченно, и нужно суметь правильно им распорядиться.
Ɔ. Как не допустить перекоса в отношениях? Как избежать серьезных обид на родителей за то, что те больше времени уделяли заболевшему ребенку?
Перекосы все равно будут, поэтому важно объяснять, что семья жива не только в радости, но и в печали, и в горе. Рассказывать, почему мама и папа больше внимания уделяют другому ребенку, что происходит в семье. Объяснять, что жизнь изменится. Дать детям понять, что родители всегда поддержат и всегда будут рядом. Уделять здоровым детям хотя бы 10 минут перед сном даже в самой сложной ситуации. Почитать сказку перед сном, может, не целую, но хотя бы несколько страничек. Чтобы они понимали, что их тоже любят, просто так сложилось, что общаются с ними теперь меньше и реже. Если есть разговоры, то дети всегда слышат. При этом они остаются детьми, поэтому там и ревность, и раздражительность. К слову, часто болеющие дети раздражаются на брата или сестру, и тут нужно говорить, что это болезнь «говорит», потому что сил мало, но это не значит, что он или она тебя не любит.
Ɔ. Можно ли родителям честно говорить со смертельно больными детьми об их диагнозе, о том, что с ними происходит?
Дети все-таки неглупые, они лечатся в больнице с другими детьми, наблюдают, слышат разговоры. Даже если сначала дети верят, что «просто живот болит», то, когда состояние ухудшается, а оно в хосписе неизбежно ухудшится, возникает вопрос: что со мной? Если нет открытых разговоров, то дальше сложнее объяснять, и ребенок остается один. Родители говорят: «Все будет хорошо», но становится только хуже, и ребенок ощущает, что близкие люди его предают. Хотя многие подростки не готовы говорить о том, что происходит. Или просят лечить их до последнего, потому что боятся. Это тоже позиция, но она появляется, только если подросток участвует в происходящем. Тогда не возникает ситуаций, когда ребенка выписывают, а он кричит: «Я не хочу умирать, я не готов, верните меня в больницу, я хочу лечиться». И он имеет на это право.
Ɔ. Можно ли перестать хоронить своего ребенка, когда ему поставили страшный диагноз? Что я имею в виду под похоронами — тихое угасание жизни под полой маминого пальто.
Нет, скорее всего, нельзя. Мы так нацелены на будущее (а дети — это всегда будущее), что нам очень сложно вернуться в этот момент. Я всегда говорю семьям, что время за поворотом еще будет, а сюда вернуться не получится.
Ɔ. Могут ли вообще родители осознать, что их ребенок умирает? Мы понимаем, когда умирают взрослые, но с детьми все по-другому.
В обществе укоренилась точка зрения, что родители не должны хоронить своих детей. При этом все взрослые люди понимают, что они рано или поздно похоронят своих родителей. Как нам кажется, это правильный закон, по которому живет наше общество. Однако, когда врач впервые сообщает о болезни, разговоров про ее развитие и прогнозов недостаточно. Родители искаженно воспринимают болезнь ребенка, они не могут осознать, что заболевание может быть смертельно. В самом начале болезни врачи очень неохотно рассказывают родителям о том, что их ждет. Хорошо, если есть брошюры или возможность поговорить с врачом о том, как разговаривать с ребенком о раке, какие книги надо прочитать родителям, если врач может предложить ребенку книги или мультики о болезни и о том, что с ним будет происходить во время лечения.
Ɔ. Можно ли быть нормальной здоровой семьей, если один ребенок с онкодиагнозом? Как вы видите хорошие отношения в такой семье?
Папа ходит на работу, мама остается с ребенком: структура семьи уже меняется. «Жить с болезнью» или «жить в болезни» — решает сама семья, но в любом случае во время лечения — а в онкологии лечение тяжелое — жизнь семьи кардинально меняется. Хорошо, если есть возможность и силы делать передышку от болезни и лечения и возвращаться в нормальную жизнь: например, вместе провести вечер или погулять.
Ɔ. А может ли уход за больным ребенком быть в равной степени работой обоих родителей?
Это никогда не будет равной работой. Папа становится добытчиком денег для содержания семьи. Замечательно, если после работы он может провести время с детьми. Очень меняются супружеские отношения, потому что не всегда есть силы и время друг на друга. Не все семьи выдерживают такое испытание. У многих начинаются конфликты, возникают обиды и непонимание. Бывает, что кто-то из супругов принимает диагноз, а кто-то нет. Болезнь ребенка — это большая нагрузка. Она может как разрушить семью, так и сплотить. Если изначально отношения были сложные, то болезнь не улучшит их. Если же пара была стабильной, то она пройдет через непонимания и конфликты и сохранит отношения.
Ɔ.
Как разговаривать с детьми о смерти: большой гид психолога Екатерины Сигитовой
Ваши дети, какого бы возраста они ни были, уже сталкивались со смертью, даже если в близком окружении никто не умирал. Например, они видели мертвых насекомых, а может, и сами прихлопывали мушку или комара; они слышали от других детей или взрослых о том, что где-то у кого-то умерла собака, хомячок, попугайчик; они соприкасались с идеей смерти в сказках, мультфильмах и кино. Короче говоря, еще не осознав всю сложность этой темы, они уже имеют серьезную базу знаний. И она будет пополняться, потому что мы не в силах оградить их от всего.
Поэтому лично мне кажется, что разговаривать важно. Хотя бы для того, чтобы научить маленьких человеков, что такое потеря, как с этим быть и как это вообще работает. А уж как и когда это знание применить, они разберутся.
Необходимые вводные
Когда говорить
Общее мнение детских психологов относительно темы смерти таково: принудительно вводить ребенка в курс дела в педагогических целях («Ну что ж, сегодня мы с тобой поговорим о смерти. ») не стоит. Можно использовать определенные ситуации, если у ребенка есть интерес. Если нет — осторожно задать наводящий вопрос и оценить реакцию, не настаивать при отказе.
Еще можно развернуть эту тему, отвечая на естественные детские вопросы, но желательно при этом не слишком выходить за рамки заданного и не вываливать сразу все, что знаете. Впрочем, это и для любых других важных разговоров справедливо.
Подходящие моменты для начала разговора и сигналы, что уже пора:
Как не встревожить ребёнка
Я не уверена, что можно поговорить о смерти так, чтобы совсем не встревожить ребенка, и что нужно ставить целью именно это. Тема такая, тревожная. Дети очень хотят, чтобы родители и те, кто им дорог, всегда были рядом, и любое столкновение с потерей — даже в виде обсуждения теоретических вариантов и сути смерти — для них очень чувствительно. В конце концов, и нас, взрослых, мысли о смерти сильно беспокоят, почему же мы думаем, что с детьми, менее зрелыми и более слабыми психически, будет как-то иначе?
Ваша задача — вовсе не оградить детей полностью от тревоги или страха, а, наоборот, признать эмоции и помочь пережить их наименее травматичным и наиболее естественным способом.
Что же касается непосредственно содержания разговоров и вашего поведения, еще Бенджамин Спок писал, что любое специфическое впечатление, полученное ребенком, в огромной степени зависит от отношения к предмету самих родителей. И это правда. Дети чувствуют эмоциональный фон значимых взрослых задолго до того, как могут что-то понять на рациональном уровне. Поэтому не нужно делать и говорить ничего такого, что противоречит лично вашей картине мира и лично вашим представлениям о сути вещей.
Фактически это означает вот что: работает — не трогай. Если вы плохо себя чувствуете рядом с мертвым телом, не надо брать ребенка на похороны только потому, что умный дядя в интернете написал: «детям нужно дать возможность попрощаться». Если вы, наоборот, спокойно относитесь к любой физиологии, в том числе посмертной, не стоит специально ограждать от этого зрелища ребенка, тревожась, не травмируется ли он (исключение — поврежденное тело). И так далее. Доверяйте себе.
Психологический механизм тут очень простой: ребенку важно ощущать, что родитель уверен и имеет свою точку зрения. Если же родитель, руководствуясь благими намерениями, путается или ведет себя нетипично, от чего ему самому нехорошо, ребенок воспринимает в первую очередь именно это «нехорошо», и соприкасается в первую очередь с ним, и реагирует в первую очередь на это. Чем больше ваш героически преодолеваемый ужас или неприятие — тем сильнее реакция. До целей, ради которых все затевалось, дело может в таком случае и вовсе не дойти.
Что дети разного возраста знают о смерти
Общие условия разговора
Что говорить
Ниже я даю общий план разговора. Помните — не все сразу! Это просто ориентировочная структура для понимания, что отвечать на вопросы! Плана хватит на несколько разговоров, может быть, даже на несколько десятков разговоров. Вы можете адаптировать рассказ под возраст своих детей, усложняя или упрощая. Если вы религиозны, то необходимо добавить к этому рассказу позицию вашей религии, заменив противоречащие ей места.
Смерть случается только с живыми существами. Все живые существа умирают. Обычно сначала они долго живут, растут, учатся, у них появляются дети, а потом они стареют, их тело начинает хуже работать. Это называется старость. Большинство умирает в старости, потому что плохо работающее тело в конце концов перестает работать совсем. Иногда люди умирают молодыми, но очень редко, в основном — все-таки в старости, прожив много лет и успев много всего сделать. Некоторые люди болеют и умирают от болезни. Но большинство болезней не приводят к смерти, обычно мы выздоравливаем и можем жить дальше. Я думаю, что ты и я будем жить еще очень долго.
Когда человек умирает, он перестает дышать. Их внутренние органы отказываются работать, их больше нельзя починить или запустить (например, больше не бьется сердце и не течет кровь по сосудам, не переваривается еда). Тот, кто умер, не двигается, ничего не чувствует, ему больше не больно и не страшно, не тепло и не холодно. С ним больше нельзя пообщаться. Все это уже не изменится, его тело не станет снова живым.
Тело того, кто умер, не оставляют просто так в квартире или больнице. В разных странах есть разные способы, что дальше делать. В нашей стране умерших людей хоронят, то есть кладут тело в специальный деревянный ящик, который называется гроб. Потом роют яму на кладбище, опускают туда гроб, закапывают и ставят кусок камня с фотографией, все это называется могила. В других странах (и иногда у нас тоже) тела умерших людей сжигают в специальной печи, пепел пересыпают в специальную красивую вазу, которая называется урна. Вазу обычно не закапывают в землю, а ставят в специальную ячейку на кладбище — колумбарий, или держат дома.
Кладбище — это такое место, где похоронено много разных людей. Их семьи и друзья приходят туда, кладут цветы на могилу и вспоминают о том, кто умер. Людям важно это делать, потому что мы все скучаем по тем, с кем не можем больше проводить время и общаться.
Когда человек умирает, те, кто его любит, расстраиваются и часто плачут. Они жалеют, что больше не увидят этого человека и не смогут вместе делать то, что раньше любили, — ведь он лежит в гробу, в земле, и его тело больше не живое. Так что семья и друзья умершего человека часто чувствуют одиночество и грустят. Скучать, грустить и плакать нормально, потому что любимых людей больше нет с нами, и мы не можем быть с ними, и нам жалко.
Точно не известно, есть что-то после смерти или нет. Пока никто оттуда не возвращался, чтобы рассказать. Разные люди думают про это разное. Есть те, кто думает, что человек потом рождается снова и живет другую жизнь, как другое живое существо. Есть те, кто верит, что человек потом попадает в специальное хорошее место, которое называется рай. Есть те, кто думает, что потом человека просто нет, как не было его до рождения, и он остается в памяти тех, кто его знал. Когда чего-то не знаешь точно, можно выбрать, во что верить. Ты тоже можешь выбрать или придумать свою теорию.
Чего избегать
Религия в разговорах о смерти
Религия — важный источник силы и поддержки для множества людей, в том числе в моменты, когда они сталкиваются со смертью. Религиозные объяснения действительно помогают детям, если даны с поправкой на их детское восприятие и с пониманием, зачем это делается.
С одной стороны, так проще, и родителей можно понять. С другой стороны, если ребенок не рос в этой парадигме изначально, он может встревожиться и напугаться.
Поэтому, если вы решите использовать какие-то такие идеи, но при этом они относительно новы для ребенка, будьте особенно «осторожны вот с чем.
Все эти рекомендации не для глубоко верующих людей (мне бы и в голову не пришло, что я могу их чему-то учить), а для тех родителей, которые обратились к религиозным образам именно в контексте разговора о смерти, от растерянности и тревоги.
Что делать со страхами
Смерть — не самая легкая и безоблачная тема для беседы, так что разговор о ней может взбудоражить ребенка. Стоит понимать, какие реакции нормальны, а какие — повод для раздумий и, возможно, поиска помощи.
Самая распространенная реакция детей — это тревога и страхи. В психологии есть отдельная теория о том, что некоторые детские страхи на самом деле являются страхом смерти: например, боязнь темноты и чудовищ под кроватью, войны и стихийных бедствий, пожара.
Что может произойти
Могут появиться новые страхи или временно актуализироваться старые. Ребенку могут сниться кошмары, он может плохо засыпать или просыпаться по ночам. Он может психологически как бы вернуться в более младший возраст (регрессировать), например писаться в постель, сюсюкать, играть в старые игрушки. Он может стать более тревожным.
Что нормально
Нормально само появление страхов и регресса как реакция на тему смерти, если они продолжаются не более 6–8 недель, поддаются проговариванию и их интенсивность постепенно снижается.
Когда идти к детскому психологу
Когда страхи продолжаются дольше двух-трех месяцев, когда они слишком уж жесткие по содержанию (вроде кровавых кишок), когда они мешают ребенку быть счастливым и делать обычные дела, когда реакция ребенка на триггер очень бурная вплоть до физических симптомов: рвота, мочеиспускание или дефекация, боль в животе. Такое редко бывает исключительно от разговоров от смерти, скорее, здесь стоит подозревать и другие стрессоры. Надо выяснить, какие и что вообще происходит.
Хорошие метафоры для объяснения смерти
2021, ООО «Альпина Диджитал»
Все права защищены
Самый главный вопрос. Как рассказать ребенку о своей скорой смерти
По стуку в дверь многое можно сказать о человеке. Ко мне в кабинет разные люди стучат каждый день двадцать пять лет — я могу судить.
Здесь стук был спокойный, интеллигентный, без ничем не оправданной робости («Это ничего, что я тут стою?»), но и без нагловатой напористости («Смотрите, это же я к вам пришел, открывайте скорее!»).
— Здравствуйте! Я бы хотела сначала без дочери с вами поговорить, это возможно?
— Да, конечно, возможно, проходите.
Невысокая симпатичная женщина, мелкие правильные черты лица, косметики в меру, возраст определить трудно. Несмотря на макияж, вид усталый. Ее дочь я в коридоре толком не разглядела, но кажется — младший подросток. Начало подростковых фортелей, а мать не знает, как реагировать? Скорее всего.
— Ваша семья — это вы, ваша дочь…?
— Все. Еще старая кошка, ровесница дочери. Я подобрала ее котенком-подростком на улице, когда была беременна. У нее была в двух местах сломана лапка, она всю жизнь слегка хромает, но характер у нее хороший — бодрый и веселый.
После рассказа о хромом котенке моя изначальная симпатия к женщине еще увеличилась. Хотелось ей помочь.
— Мой муж умер шесть лет назад, погиб в автокатастрофе. Моя мама тоже скончалась, папа, возможно, жив, но я давно ничего не знаю о его судьбе. Они с мамой развелись, когда мне было одиннадцать лет, и он сразу переехал в другой город.
— Расскажите о вашей дочери.
— Ее зовут Анна-Мария. Так в свидетельстве о рождении. Нам обеим это очень нравится, она, когда знакомится, представляется иногда Аней, иногда Машей, а изредка и Марианной, смотря по настроению. Говорит, что Аня и Маша, конечно, похожи, но все-таки слегка разные. Аня побойчее и пожестче, а Маша лиричнее и добрее. Марианна же замкнута и слегка высокомерна. В целом у меня замечательная дочь. Не отличница, но учится очень хорошо. Особенно налегает на те предметы, которые ей нравятся — литературу, историю, языки. Хочет быть учительницей в школе, руководительницей кружка или вообще — преподавать где-нибудь и что-нибудь гуманитарное, точно она еще не решила. Ходит в класс своей первой учительницы, помогает ей, нынешние второклашки ее обожают…
— В мое время это называлось «вожатые», — сказала я. — И оно было весьма распространено. В каждом классе таких вожатых было три-пять человек. Почти на каждой перемене они бегали к своим подопечным. Была даже книжка о таком вожатом, кажется, она называлась «Чудак из пятого “б”».
— Жалко, что сейчас эта практика осталась в прошлом, — вздохнула женщина. — Даже в мои школьные годы этого уже не было. Мне кажется, это очень помогало детям взрослеть…
Я согласно закивала. Мне почему-то хотелось с ней соглашаться, несмотря на то, что я-то сама вожатой никогда не была и восторженно визжащих малышей в своей подростковости скорее побаивалась.
— Ее бывшая учительница даже несколько раз доверяла Ане вести уроки в своем классе, причем не труд или рисование, а прямо русский язык. И дети все внимательно слушали, и весь материал урока усвоили хорошо, учительница потом проверила и была довольна. Аня очень этим гордится, а Марианна даже слегка хвастается.
Обычно мне довольно скучно слушать об однообразных достижениях «замечательных детей», о которых так любят рассказывать некоторые родители. Но не в этом случае. Здесь мне было по-настоящему интересно.
Но что же ее все-таки ко мне привело? Что учудила замечательная, многоликая Анна-Мария-Марианна? Вариантов напрашивалось так много, что я решила даже не строить гипотез.
— Я просто оттягиваю момент, — как будто прочтя мои мысли, покаянно сказала мать Анны-Марии. — Простите.
— Все нормально, — возразила я. — Ваш рассказ о дочери важен и интересен. Что же с ней случилось теперь?
— На самом деле я пришла к вам с одним вопросом.
— Как мне сказать моей замечательной двенадцатилетней дочери, что я умираю?
Я ощутила пресловутые мурашки. Только пробежали они почему-то не по спине (как положено в хрестоматийном варианте), а по рукам — от плеч к кончикам пальцев. Как будто я должна была ими (пальцами) что-то сделать. Но что? Надо было хотя бы что-то сказать.
Как-то сразу я поняла, что тут нет места сомнениям («Вы уверены? Бывают же разные варианты…»), утешениям («Ну погодите, медицина развивается, может быть, лечение за границей…») и прочему психологическому хламу. Она все взвесила тысячу раз. У нее конкретный вопрос: как? А может быть, это даже не вопрос, а просьба.
Она опять прочла мои мысли.
— Да, я просто не могу. Аня, конечно, знает, что я больна, но не знает, чем и насколько серьезно. Все варианты исчерпаны. Лечение за границей — даже если собрать деньги, я просто умру там… или здесь, спустя несколько месяцев. И эти месяцы никому не принесут радости. Мой лечащий врач Аню знает. Он сказал: она взрослая, серьезная девочка, нельзя так ей не доверять, вы должны ее подготовить, что-то сказать, обсудить, дать какие-то наставления. Если не решаетесь сами, обратитесь к специалистам-психологам.
Муж и отец погиб, перебирала тем временем я, бабушка умерла, дедушка пропал без вести, господи, это что же — еще и детский дом?!
— Где будет Аня, если… когда вы умрете? Вы думали…
— Да, конечно. Тут все не так страшно. У меня есть младшая сестра, у нее двое сыновей. Сестра с Аней очень хорошо друг к другу относятся, и с братьями она обожает возиться. Мы с сестрой обо всем договорились, она возьмет опекунство, Аня и кошка будут жить с ними, нашу квартиру она будет сдавать, а деньги откладывать. Когда Ане исполнится восемнадцать, у нее будет и свое жилье, и какие-то деньги на первое время.
Я мысленно выдохнула. Разумеется, преждевременно.
— Я раз двадцать, наверное, собиралась ей сказать… Не могу! И вот, к счастью, узнала, что у нас в поликлинике есть психолог. Записалась, пришла. Можно, я теперь выйду, а ее к вам пришлю?
Мне очень хотелось отказаться. Но я согласилась.
Сразу, еще до того, как девочка представилась, поняла, что ко мне пришла Маша. Тонкая и лиричная. Я бы предпочла Марианну или хотя бы Аню. Но кто меня спросит.
Мы поговорили о том о сем. Девочка была такая, о какой мечтает любой родитель. Спокойная, лукавая, в меру послушная, сама делает уроки, ходит в магазин, помогает по дому, иногда забывает что-то сделать и извиняется, иногда получает двойки и их исправляет. С подружками весной и осенью гуляет во дворе, а зимой — преимущественно в ближайшем торговом центре. Второклашки Ольги Николаевны такие очаровательные и — вот удивительно! — все такие разные, и к каждому нужен свой подход, с кем-то поговорить, а кого-то и пощекотать… Кроме кошки у Маши еще три аквариума, ей нравится за ними ухаживать и наблюдать водную жизнь. Кошка тоже любит ее наблюдать, а когда была помоложе, пыталась рыбок ловить лапой и даже однажды свалилась в аквариум…
Наверное, у любого профессионала бывают моменты, когда он чувствует себя абсолютно беспомощным и хочет оказаться в каком-нибудь другом месте и заниматься каким-нибудь другим делом. Вот, для меня настал этот момент. Дальше тянуть было уже нельзя. Если сейчас кто-нибудь постучится в дверь и меня поторопит…
— Маша, твоя мама уже давно болеет…
— Да, я знаю, — я увидела, как Маша с сожалением попрощалась со мной и на сцену вышел кто-то другой. — Вы хотите мне сказать, что она умрет? Я не верю.
Кажется, у нее даже цвет глаз немного поменялся, стал темнее.
— Мы все умрем. Верь или не верь, — сказала я.
— Я не знаю (черт, надо же было действительно спросить, сколько ей дают врачи!)…
— Мне позволят за ней ухаживать? Я сумею.
— Думаю, да. Если это будет хоспис, ты сможешь ее навещать.
— А где я буду жить… потом? У тети? Или в детдоме? Я бы предпочла детдом.
— Муж тети не любит животных. И рыб тоже.
— Вряд ли тебе позволят взять в детдом кошку.
— Это правда. Но рыб, может, и позволят, для украшения.
— Теоретически да, но боюсь, тут могут быть проблемы с санэпидстанцией… — Господи, что я несу. — К тому же твоя тетя не позволит…
— Тетя добрая, хотя и не такая умная и красивая, как моя мама. И братишки мои ничего, только старший немного злой.
В дверь постучали следующие посетители.
Я встала, распахнула дверь, не глядя, рявкнула в сторону стучавшего:
— Ждите! Я вас приглашу! — и приглашающе кивнула матери Анны-Марии. — Зайдите!
Мать и дочь смотрели друг на друга. Потом обе посмотрели на меня.
— Обнимитесь и плачьте, если можете, — сказала я.
Вышла в коридор, извинилась: вам придется подождать. Люди что-то словили из воздуха, закивали: конечно, конечно, подождем…
Через какое-то время Маша попросилась в туалет.
— Мы вас задерживаем… — сказала мать.
— Я боюсь вас отпустить, но и удержать не могу, — честно ответила я.
— Знаете, что я вам скажу? Анна-Мария действительно на удивление совсем взрослый, сложившийся человек. Вы все ей дали. У вас получилось то, что у большинства современных родителей часто не выходит и к двадцатилетию. Я знаю, они ко мне жаловаться приходят. Вашей дочери мало лет, но она уже полностью снаряжена для дальнейшего пути.
— Это я вас не утешаю, из меня вообще утешитель хреновый, это я действительно так вижу и думаю.
— Когда детство короткое, в него поневоле все вмещается.
Аня, не входя, заглянула в кабинет.
— Мама, пошли. У нас еще дел много, а тут люди с маленьким ребенком ждут.
— Простите, прощайте, — улыбнулась женщина. — Она не хочет…
Что ей сказать напоследок? Здоровья? Удачи? Всего доброго?