отношение сидевших к женщинам
Как бывшие заключенные относятся к женщинам
Взаимоотношения между мужчиной и женщиной сложны, зависят от множества факторов. Здесь играет роль не только характер и темперамент каждого из партнеров, но и окружающая среда. Психология бывших заключенных по отношению к женщинам отлична от поведения обычных мужчин, ведь в местах лишения свободы свои правила, понятия и моральные уставы.
Как тюрьма меняет людей
В первую очередь заключение влияет на психику людей, отношение к жизни и восприятию людей. Тюрьма подрывает способность и желание доверять, так как интриги и заговоры подстерегают на каждом шагу. Зеки живут с постоянным опасением и в напряженной обстановке.
Находясь в закрытом помещении и при ограниченном праве выбора, невольно формирует иное восприятие окружения. Не нужно решать, что купить в магазине, какую еду есть. Общение с людьми, которых человек не выбирал, давит на психику. Осужденные живут в отдельном мире, где свои обязанности и ценности, что влияет и на отношение бывших зеков к женщинам.
Возможны ли отношения
При попытке построить союз с осужденными стоит хорошо все взвесить. Ведь если мужчина находился в местах лишения свободы неоднократно или провел там длительный срок, то отношение бывших зеков к женщинам будет своеобразным, как и ко всем остальным людям. Психика нарушена, доверие пропадает — придется приложить немало усилий, чтобы вернуть его к обычной жизни на свободе.
Отношения с бывшими заключенными возможны, но нужно учитывать, что сложно будет обоим партнерам. После тюрьмы в реальном мире люди нередко асоциальны, возникают сложности с поиском работы. Следует быть готовой пережить такие трудности вместе. Это возможно лишь с помощью поддержки и женской ласки, которой так не хватало в заключении. В ином случае мужчины будут искать подобных себе и не смогут противостоять старой неблагополучной жизни.
Психология бывших заключенных по отношению к женщинам
В тюрьме у людей слишком много свободного времени, которое необходимо заполнить, к примеру, общением. Разговоры и переписки такие мужчины ведут безупречно. Многие не могут устоять перед красивыми словами.
Психология бывших заключенных по отношению к женщинам зачастую основана на выгоде. На свиданиях или во время переписки зеки давят на жалость, получая взамен материальные блага (одежду, продуктовые передачи) и внимание, которого не хватает. После выхода на свободу, таким же образом, продолжают получать желаемое. Женщины любят ушами, перед красивыми словами могут устоять не все — это прекрасный способ манипуляции.
Попадая в тюрьму, многих заключенных не дождались или сразу бросили девушки или жены. Поэтому, до того как выйти на свободу, мужчины нередко успевают накопить немало агрессии и ненависти по отношению к противоположному полу. Многие заводят связи в телефонном режиме или переписке, но после освобождения, такие союзы держатся недолго.
Различия в отношениях между мужчиной и женщиной колоссальны, ведь они с разных планет. Недаром в знаменитом бестселлере говорится что парнями управляет Марс, а девушками Венера. Для создания гармоничных отношений им нужно найти подход друг к другу. Смена настроения, разница в воспитании,…
Свобода женщины в отношениях заключается не в развязном поведении, а в самостоятельном принятии решений во всех областях жизни. Для мужчины независимость не менее важна. Она дает чувство уверенности и силы творить, любить, достигать цели. Истинное понимание свободы доступно гармоничной личности, в…
Когда между молодыми людьми возникает симпатия, оба должны активно участвовать в развитии отношений, ведь для любви необходимы двое. Изначально дама дает понять парню, что он ей приятен, дальше его выход. Но если нет инициативы от девушки в отношениях, что делать молодому…
«Забычила — и получился разбой» Узница женской колонии о лесбийской любви, заколотых детях и беспределе
Что творится за высокими стенами женских колоний в России, 33-летняя Галина Воробьева знает не понаслышке. На счету матери троих детей — два срока в Ленинградской и Можайской колониях. Блатные расклады, борьба за выживание, лесбийская любовь и разлука с детьми — лишь малая часть того, что она видела за решеткой. И хотя о своих отсидках заключенные говорят неохотно, Воробьева согласилась побеседовать с «Лентой.ру» и рассказать подробно о жизни в женской колонии.
«Меня закрыли»
В жизни каждого наркомана бывают периоды просветления. Я вышла замуж, родила дочь и сына. Но потом срыв, тянет обратно, хочется движухи. Уходила из семьи — вечеринки, тусовки, — потом возвращалась. Две-три недели отсутствия были для меня в порядке вещей. В 2007 году органы опеки лишили меня родительских прав. Мой отец оформил опекунство на моих детей, несмотря на то, что мы не общались. Видимо, у него было чувство вины за то, что отстранился в свое время от моего воспитания. С мужем мы к тому времени уже развелись.
Материалы по теме
«У нас воров нет, короновать некому»
«Дали расстрел, заменили на 15 лет»
В 2010 году была еще одна попытка начать нормальную жизнь. Я устроилась на работу, попыталась стать нормальным человеком. Перестала колоться, но начала пить. Просто заменила одно другим. Когда выпиваешь, легко заводить новые знакомства. Так у меня появилась компания. Новые друзья воровали, занимались грабежами, мошенничеством. Я тоже начала красть. Очередная пьянка, отобрали у кого-то телефон и деньги, завели дело. Но тогда мне дали шанс — отпустили под подписку о невыезде. А я не оценила этого, прямо под подпиской, в той же компании, снова совершила грабеж — и меня закрыли [арестовали].
В СИЗО провела восемь месяцев. После общения с уголовниками в своей компании я была наслышана про порядки. Есть такое понятие — семейничество: подружилась с двумя сокамерницами, мы вели общее хозяйство, делились продуктами, с остальными были ровные отношения.
«Женщины-зечки — тревожный контингент»
В 2012 году я получила три года, и меня отправили в женскую колонию в Ленинградской области — Ульяновка называется. Женщины вообще сложные создания, а женщины-зечки — это тревожный контингент, психика у всех нарушена. На зоне авторитет у «кратких» — это неоднократно судимые.
Залог успеха на зоне в том, чтобы «хорошо сидеть». А что это значит? Чтоб не наезжала администрация, чтоб ровные отношения с зечками. Ты должна уметь за себя постоять. Я вот уверенная в себе, физического давления на меня было мало, в основном моральный пресс. Напряжение каждый день, потому что каждый день ты должна отстаивать свои права: на место в комнате питания, в каптерке, на розетку, в курилке, ну и так еще по мелочи. Но если рот не открывать, если не можешь отстоять свое мнение, разрулить ситуацию, то тебя чморят. Делают разные пакости: бойкот процветает, тебе говорят все, что о тебе думают, могут подложить запрещенку — духи, цветные вещи. На воле это мелочи, а там это взыскание, и если его получишь, то уже не можешь выйти по УДО. А выйти все стремятся. Но если ты чмо, то сами зеки будут ставить тебе палки в колеса.
Вышла из карантина, мне выдали форму 52 размера, а я ношу 44-й. Это пиджак-юбка, пиджак-брюки. Одна дама предложила мне ушить форму за блок сигарет и стограммовую банку кофе. Отдала ей форму, а она «задинамила»: две недели я не могла ее найти, потом наконец-то отловила в курилке и вежливо спрашиваю: «Что за дела?» Она давно сидела и, видимо, решила на новенькой отработаться. Ответила мне: «Ты кто такая? Иди гуляй». Годы общения с уголовниками и наркоманами на мне сказались, и я надавала ей. Через пару часов дамочка принесла мне ушитую форму и вернула сигареты. Так я получила свое первое взыскание.
Мне повезло очень сильно: наш бригадир Яна, которая 16 лет отсидела, оказалась моей землячкой. Есть негласное правило: земляки помогают друг другу. Она грамотно руководила, могла договориться с администрацией, все к ней шли за помощью, хоть она и строгая была.
Я еще в карантине была, мне прислали посылку: сапоги, цветные кофты, термо- и корректирующее белье. Хоть ты и на зоне, но хочется минимального комфорта и красоты, а в колонии ходят только в форме — платок, пальто и обувь. Но кто давно сидит и у администрации на хорошем счету, имеют послабление: они могут носить одежду и обувь неустановленного образца. Я обратилась к Яне за помощью, и через некоторое время мне, новичку, разрешили носить свои сапоги и водолазку с блестками. Еще Яна помогла мне с работой. Сначала меня распределили на швейное производство, но там платили копейки — 300-400 рублей в месяц. А потом Яна устроила меня на вольное производство, которое было на территории нашей колонии. Там производили пластмассовые изделия. Зарплата уже 2000 рублей в месяц плюс бонусы за переработку — сигареты и кофе, а это ценный товар в колонии, которым все можно оплатить.
«Забычила — и получился разбой»
Я вышла из Ульяновки в январе 2015 года с настроем, что сидеть больше не хочу. Вернулась в Рыбинск и устроилась на работу официанткой. Директор кафе лояльно отнесся к моей судимости. Все было хорошо. Познакомилась с молодым человеком. Забеременела, потом выяснилось, что он наркоман. Завязать у него не получилось, и мы расстались. Однажды с подружкой поехала в гости, опять пьянка. Видимо, тюремные устои дали о себе знать.
Забычила — и получился разбой. В том же 2015-м мне дали 2,5 года. Мой начальник просил за меня и соседи, поэтому получила по минимуму. Прокурор просил пять лет. Приехала в Можайскую колонию с огромным животом: 36 недель срока. Сама волокла два тяжеленных чемодана, никто из сотрудников не помог. С нами были еще две мамочки с младенцами: одному три месяца, другому девять. Сотрудницы у них молча забрали детей, они спрашивают — куда? Те ответили им по-хамски. Сразу поняла, что здесь все будет очень жестко.
«В тюрьме он уделял внимание только мне». О романтических отношениях с заключенными
«Муж ушел к любовнице, подсел на наркотики, и его снова посадили»
Ирина, 35 лет, Санкт-Петербург:
Я была замужем уже семь лет, дело шло к разводу. Чтобы как-то разрядиться, попросила подругу познакомить меня с мужчиной. Муж подруги отбывал наказание в колонии, и она познакомила меня с его сокамерником, которому оставалось сидеть еще год. Поначалу я не восприняла это знакомство всерьез и даже испугалась: у меня было двое детей, и человек из МЛС (мест лишения свободы. — Прим. ред.) в мою семью как-то не вписывался. Со временем я расслабилась и пустила все на самотек. Из родных о нем знала только сестра, но она в мою жизнь не лезла. После развода с мужем я поехала на длительное свидание к своему новому знакомому. Впечатления были шикарные: меня окружили заботой и теплом, которых на тот момент очень не хватало.
Через десять месяцев он освободился, и мы стали жить вместе. Конечно, были трудности. Я его очень ревновала: пока сидел, он был на связи 24 часа в сутки, а освободился — у него свои интересы, новые знакомые. Мне хотелось, чтобы он, как и раньше, уделял внимание только мне. На этой почве мы часто ссорились, но потом как-то притерлись друг к другу. Через полтора года после освобождения мы расписались, а в 2015 году родился сын. Если сравнивать моего нынешнего мужа с первым — разница колоссальная. Первый муж привык, что ему помогают, что родители рядом, он был очень ленивым. Нынешний муж никогда не отказывал в помощи и брался за любую работу.
Мы с мужем поняли, что новый срок ему только на пользу. Тюрьма иногда ставит мозги на место
Все было бы хорошо, если бы у мужа не появилась другая женщина. Он познакомился с ней, когда собирал ремонтную бригаду: дал объявление в газету, а она позвонила. Эта женщина только освободилась и наплела мужу, какая она хорошая и как несправедлива к ней судьба. Вот и спелись. Она торговала наркотиками, а он начал употреблять.
В декабре 2016 года я попала в больницу, врачи диагностировали онкологию. Когда я выписалась, муж, плотно подсевший на наркотики, собрал вещи и ушел к другой. Через какое-то время он попался на хранении. Сейчас отбывает срок: дали три года и ждет добавку по другой статье. Его любовницу тоже посадили.
Муж решил вернуться к нам. Я его простила, поддерживаю морально, а он просит прощения в письмах. Он добрый, любит детей, и если бы не зависимость от наркотиков — хороший человек. Мы поняли, что этот срок ему только на пользу. Тюрьма иногда ставит мозги на место. Я очень надеюсь, что все наладится. Время лечит, а я люблю мужа и чувствую, что это мой человек. Ждать не трудно. Пока сижу дома с младшим сыном. Когда он пойдет в сад, выйду на работу. Родные помогают, еще у меня старший ребенок — инвалид, получаю неплохую помощь от государства. Первый муж оставил меня в свое время одну с болезнью и тремя детьми. Я справилась. И сейчас справлюсь.
«Когда он сел во второй раз, я подала на развод, а потом вышла за него снова»
Александра, 31 год, Ульяновск:
Семь лет назад мне с незнакомого номера позвонил мужчина, представился Максимом. Оказалось, что он ошибся и попал не туда. Мы разговорились и стали часто созваниваться. Максим сразу сказал, что сидит в колонии за убийство и что ему осталось еще полтора года, а до этого сидел по малолетке. Он позвал меня на КС (краткосрочное свидание. — Прим. ред.), съездила. Мы понравились друг другу, и он спросил, согласна ли я его ждать.
Я помогала ему: возила передачки, деньги на телефон закидывала, выбивала свидания. Через несколько месяцев Максим предложил расписаться. Я собрала все бумаги. Родственникам ничего не сказала, думала, не поймут. Когда он освободился, стали жить вместе. Муж устроился на работу, обеспечивал меня, подарки дарил, в кафе и кино водил. В общем, относился очень хорошо, даже голос никогда не повышал. Родственники хорошо его приняли, мама моя его за сына считала.
Однажды муж выпил с друзьями и натворил дел: избил и ограбил прохожего. Я влезла в долги и набрала кредитов, чтобы нанять платного адвоката. В итоге мужа посадили на четыре с половиной года. Когда услышала приговор, у меня опустились руки. Тогда еще мама умерла, я осталась одна, без денег и в долгах. Я должна была ехать на встречу с адвокатом, но утром проснулась и решила, что все, с меня хватит. Я не брала трубку, а потом вообще поменяла номер. Муж заваливал меня письмами, я все читала, плакала, но ни на одно не ответила. Подала на развод.
Как бы жизнь ни сложилась, я его никогда не прощу и обратно не приму. Хотя мы до сих пор расписаны
Два года мы не общались. Потом Максим через племянника узнал мой новый номер и позвонил. Все началось по новой: свиданки, передачки. Мы помирились и решили расписаться опять. Родные только поддержали. Мужа за хорошее поведение перевели в поселение. Когда до освобождения оставался год, у нас вдруг испортились отношения: я почувствовала, что он как-то не так со мной общается, а потом узнала, что у него появилась другая. Писала ей в соцсети оскорбления, она молчала. Мне было очень больно, неделю с постели не вставала, ревела. Подруги помогли все это пережить, а потом я познакомилась с другим мужчиной. Все прошло, все забылось.
Максим освободился и теперь живет с той девушкой. Я ей как-то позвонила и сказала, чтобы она не переживала, Максим мне больше не нужен, у меня есть любимый мужчина. Обида на мужа, конечно, осталась до сих пор, и как бы жизнь ни сложилась, я его никогда не прощу и обратно не приму. Мы до сих пор расписаны, иногда созваниваемся. Все собираемся развестись, но то у меня, то у него времени нет.
«Мама против брака с заключенным, хотя мой старший брат трижды судим»
Ася, 34 года, Пермь:
За полтора года до знакомства с будущим мужем я разошлась с сожителем. Одной было тяжело: у меня трое детей. Зарегистрировалась на сайте знакомств. Он написал, я ответила и понеслось. Такая страсть вдруг вспыхнула. Он сказал, что сидит за кражу, и позвал на свидание. Увидела его вживую и поняла, что пропала окончательно. Он — это я, только в мужском обличии. Мы говорим одними фразами, знаем, о чем другой думает, чувствуем физическое состояние друг друга. Если в мире существуют две половинки одного целого, то это мы.
Месяц назад мы поженились. Регистрацию организовали за три дня. До любимого мне нужно было ехать 400 км. Я оформила документы в ЗАГСе и поехала с регистратором в колонию. Мы взглянули друг на друга мельком. Две минуты речи, два согласия, две росписи, и регистратор сказала, что мы можем поздравить друг друга первым супружеским поцелуем. Помню, я испугалась, но муж наклонился и поцеловал. Земля поплыла под ногами. Потом его увели, а меня пустили к нему только после получасового досмотра. Страсть дикая, все так быстро, что просто выдохнуть некогда. Три дня пролетели как три часа, расставаться было мучительно больно.
Мама когда-нибудь смирится, а если не смирится, мы уедем из города
Мама, с которой я живу, узнала о замужестве через две недели. Она сказала, что это, конечно, моя жизнь и мне решать, но она боится, что муж воспользуется мной и обманет. А еще сказала, что жить с ней под одной крышей мы не будем: хочешь с ним жить — живи, но не тут. Однажды даже пригрозила, что не отдаст нам внуков. Но этот вопрос обсуждению не подлежит. Дети сразу сказали, что не останутся с бабушкой, а уедут с нами. Они общаются с отчимом по телефону и скайпу, знают, где он и за что, защищают его перед бабушкой и ждут домой. Мне непонятно поведение матери: мой старший брат трижды судим, и ей это жить совсем не мешает, да и любить она его меньше не стала. В любом случае, это все временные трудности. Мама когда-нибудь смирится, а если не смирится, мы уедем из города.
Мы по возможности помогаем друг другу деньгами. Я продаю домашнюю выпечку и подрабатываю на почте на неполную ставку. Пока справляемся. Не сказать, что купаемся в роскоши, но и не голодаем.
Жду любимого уже четыре месяца, до «звонка» остался год и восемь месяцев. В январе планируем подавать на УДО. Очень надеюсь, что освободят. Впереди нас ждет долгое и счастливое будущее. Мы оба в это верим.
«Любимого повязали, как только он вышел на свободу»
Екатерина, 19 лет, Ростов-на-Дону:
Мы познакомились, когда мне было 17 лет, а ему 31. Он написал мне в соцсеть сообщение: «Дай номер», — и ничего больше. Меня это заинтриговало, и я написала свой телефон. Он позвонил и предложил работу: он будет переводить на мою банковскую карту разные суммы, я — пересылать деньги, куда он скажет, а себе забирать процент. Мне тогда очень нужны были деньги, и я согласилась. Иногда он пересылал довольно крупные суммы, меня это напугало, я попросила рассказать подробности. Он объяснил, что он сидит в колонии за разбой и таким образом зарабатывает. Мы стали общаться чаще, не только о работе, но и на личные темы. Потом началось: поздно не гуляй, туда не ходи, с тем не общайся! До него у меня не было парней, было приятно, что обо мне заботятся и переживают. Он стал присылать подарки. Однажды через знакомого передал плюшевого мишку и букет цветов. Я в шоке была. Влюбилась, конечно, и девять месяцев его ждала.
Поехала встречать из колонии, а его приняли прямо на выходе и увезли в отделение разбираться по тем денежным переводам. Мне обидно стало: я столько его ждала, а тут буквально из-под носа уводят. Поехала следом. Полицейские говорили: «Ты что делаешь? Не знаешь его вообще? Зачем он тебе нужен?» А я ответила, что мне все равно и, пока я его не увижу, никуда не уйду. Вечером нас отпустили.
Когда посмотрела на него в первый раз, подумала: «Господи, да что ж мне с ним делать! Это ужас какой-то: худющий, синяки под глазами». Мы вышли покурить, и он случайно прикоснулся ко мне. У меня пошла дрожь по телу, и все, я поняла, что это — мое. Худой? Так ведь откормить можно! А синяки под глазами от недостатка солнца и витаминов.
Любимому после освобождения надо было ездить, отмечаться по месту прописки — а это далеко, время и деньги тратить не хотелось. Он никуда не ездил
Стали жить вместе, через месяц я забеременела. У меня проблемы со здоровьем, и врачи говорили, что если забеременею, то вряд ли выношу ребенка, а если и выношу, то он родится больным. Любимому после освобождения надо было ездить, отмечаться по месту прописки — а это далеко, время и деньги тратить не хотелось. Он никуда не ездил, но я из-за этого не встала на учет в больницу, боялась, что через меня его найдут полицейские. Только однажды поехала на Украину, откуда я родом, сделала УЗИ, узнала пол ребенка. Родила здоровую девочку. А мужа из-за того, что он не отмечался по месту регистрации, объявили в федеральный розыск.
Когда дочке было три месяца, мы решили, что он нелегально пересечет украинскую границу, сможет спокойно работать и никто не будет его искать. Я же поеду следом. У него все получилось, но меня задержали. Позвонила мужу, сказала, что лучше вернуться и написать явку с повинной, тогда срок скостят, и что, если он не приедет, меня посадят за укрывательство. Он вернулся.
Мужу дали пять лет, хотя прокурор просил три года. Будем подавать апелляцию. Сейчас я с дочерью живу у свекрови, у нас отличные отношения. Жду любимого, как выйдет — обязательно распишемся.
«Я в какой-то эйфории поехала к нему на свидание за тысячу километров»
Виктория, 32 года, Пермь:
Мне был 21 год. Будущий муж просто перепутал одну цифру в номере телефона и попал ко мне, так и началась наша история. Разговаривали сутками, не могли наговориться. О том, что он сидит, сказал не сразу — недели через две после знакомства. Осудили его за угон автомобиля. Поначалу эта новость меня напугала, ведь в моем окружении не было заключенных. Через четыре месяца общения он уговорил меня приехать на свидание. Согласилась. Мама меня не одобрила: она не понимала, как можно любить уголовника и как можно влюбиться в человека, не видя его, да еще и поехать к нему. Говорила, что у меня нет с ним будущего, что он выйдет и гулять начнет. (Потом она поменяла свое мнение, но все равно относилась к нему с опаской.)
Думала, что уже никого не смогу полюбить, но встретила другого мужчину. Все было хорошо, но вскоре и его посадили
Думала, что уже никого не смогу полюбить, но через десять месяцев после смерти мужа встретила другого мужчину. Он полюбил моего сына как своего, да и сын его папой называл. Все было хорошо, но вскоре и его посадили. И вот сейчас я снова жду, уже пятый год. Осталось еще столько же. Финансово я независима, научилась зарабатывать для женщины очень даже неплохо. Но я страшно устала от одиночества. Самое трудное — быть здесь, на воле, одной.
Личный опыт«В тюрьме к тебе всегда будут обращаться
на „ты“»: Светлана Бахмина о быте
в женской колонии
Рассказывает фигурантка «дела Юкоса»
Интервью: Элла Россман, Александра Граф
Светлана Бахмина, экс-юрист ЮКОСа и фигурантка дела против нефтяной компании, оказалась в мордовской колонии № 14 в 2004 году и провела там пять лет. После выхода на свободу она вернулась к юридической практике и основала фонд помощи женщинам-заключённым «Протяни руку». Нам Светлана рассказала о быте в женских колониях, отношениях между женщинами-заключёнными и специфике их реабилитации после выхода на свободу.
«В тюрьме сложно сохранить чувство собственного достоинства»
До того, как попасть в колонию, я читала о тюрьмах лишь в художественной литературе. У того же Солженицына, например. Эти книги были, конечно, не о российских, а о советских тюрьмах, о ГУЛАГе. Я и не думала, что когда-нибудь столкнусь с похожим миром.
Условия содержания в колониях с тех пор сильно изменились: того, что описывал Солженицын, уже почти не осталось. Хотя мне довелось побывать в одной из пересыльных тюрем, где нужно было спать на полатях — таких больших двухэтажных лежанках, покрытых деревянным настилом. На них буквально вповалку спят по несколько человек. При мне это ещё было. Сейчас, надеюсь, такого уже нет.
Что действительно сохранилось с советских времён и вряд ли скоро исчезнет — отношение к заключённым в тюрьмах. В российских колониях очень сложно сохранить чувство собственного достоинства. В человеке видят объект, бесправное существо, а не личность, и такое отношение проявляется во всём, от устройства быта до обращения к заключённым. В тюрьме к тебе все будут обращаться на «ты». Я помню, что по привычке старалась обращаться на «вы» и к заключённым, и к работникам тюрьмы. Женщин-заключённых это настораживало, они видели в этом какой-то подвох, настолько не привыкли к такому обращению.
В мордовской колонии меня определили в пятый отряд. В отряде было девяносто человек, и все жили в двух больших комнатах. В таких условиях очень важно соблюдать личную гигиену, чтобы можно было как-то сосуществовать. При этом следить за собой в тюрьме довольно сложно. Банный день у нас был раз в неделю — и он был действительно «банный», мы ходили в такое большое общее помещение, где мылись при помощи шаек. Душевых кабин и собственно душа не было. Во многих колониях нет и горячей воды. Когда попадаешь в такие условия, начинаешь понимать, как важны, казалось бы, обыденные вещи: хороший туалет, ежедневный душ. Мы воспринимаем их как то, что само собой разумеется в двадцать первом веке, но это совсем не так, если ты в колонии.
Чтобы выжить, женщины в колониях образуют своего рода «семьи». Есть семьи,
в которых между женщинами завязываются сексуальные отношения. Есть и «семьи», основанные скорее на корысти
Ещё в колониях острый недостаток средств личной гигиены. Форменную одежду какую-никакую дадут, накормить накормят, но вот с мылом, зубной пастой и прокладками — беда. Их выдают, но очень, очень мало. Чтобы достать всё это, надо, чтобы тебя хорошо «грели» на воле, то есть чтобы там были близкие, которые готовы приходить к тебе и приносить или присылать необходимое. Другой вариант — «зарабатывать» эти вещи, обменивая их на какую-то работу или мелкие услуги, если ничего ценного нет. Кто-то стирает, кто-то берёт себе лишнее дежурство. Самая главная валюта в тюрьмах — это сигареты. Причём ужасного качества, я вообще не знала, что такое можно курить: «Ява», «Прима». Я так и не закурила в тюрьме, не курю и сейчас. Но тем, кто курит, тяжело, и сигареты там в большом ходу. На сигареты можно обменивать всё что угодно.
Чтобы выжить, женщины в колониях образуют своего рода «семьи». В семьях они помогают друг другу в быту: постирать, приготовить. Кроме того, семьи нужны, чтобы было с кем поделиться личным, ведь тюрьма — это очень тяжело психологически. Есть семьи, в которых между женщинами завязываются сексуальные отношения. Я заметила, что многие заключённые, которые вступают в подобные отношения, изначально не гомосексуальны. После колонии они возвращаются к привычной жизни, к мужьям например. Есть и «семьи», основанные скорее на корысти: когда бедная арестантка объединяется с более богатой, с той, которую хорошо «греют» на воле. Иногда такое необходимо, чтобы выжить. Тем, у кого на воле нет поддержки, приходится очень тяжело.
В заключении у меня родилась дочь. Я решила, что она должна расти у родственников, а не в доме ребёнка при колонии. В российских колониях если у женщины рождается ребёнок, то он находится с ней лишь очень короткое время, а потом его определяют в дом ребёнка, и он видит свою мать не более двух часов в день. Я подумала, что лучше, чтобы ребёнок рос в семье, хоть и без меня. Сейчас становится всё больше колоний, где женщинам дают возможность жить вместе с детьми. Мне кажется, это очень важно. Но пока это доступно лишь небольшой части заключённых мам с детьми.
«Кроме работы занять себя нечем»
Какие-то необходимые вещи можно купить на деньги, заработанные на производстве. Мне повезло оказаться в колонии, где можно работать: я попала в швейный цех. Для многих это большое подспорье. В колониях, где работы нет (а такие существуют), сложнее. Не только потому, что невозможно заработать хотя бы на самые мелочи. Дело в том, что в тюрьме, кроме работы, нечем себя занять. У нас это очень ощущалось в выходные дни. Я в свободное время обычно читала, если была такая возможность, но мало кто из заключённых любил читать.
Другое доступное развлечение — телевизор. Он находился в отдельной комнате, и, конечно, там нельзя было проводить весь день. Кроме того, никто не мог сам решать, что смотреть, ведь телевизор был один на десятки женщин. А больше вариантов особо и не было. Помню, в выходные в колонии было особенно много склок, доходило до драки.
В женских колониях нет такой жёсткой системы «понятий», как в мужских. Там нет явного разделения на блатных и обычных заключённых. Хотя тоже есть так называемые кратки — рецидивистки. Они пытаются использовать блатной жаргон, вести себя соответствующе. Сейчас, насколько я знаю, таких заключённых держат в отдельных колониях, что, по моему мнению, правильно.
Работали мы в нашем цеху с 8:00 до 16:00. Подъём в 6:00, отбой в 22:00. Часто нас отправляли на переработки, добровольно-принудительные. Они длились четыре часа, реже — восемь часов. Работа конвейерная: все вместе шьём, например, форменные военные брюки или куртку. Одна пришивает карман, вторая — воротник, третья молнию. Особенность такой работы в том, что если одна заключённая медлит, если у неё не получается, то она задерживает весь цех. А у цеха есть дневной план по объёму продукции, и его надо выполнить. Получается такая круговая порука, и тем, кто не умеет шить, приходится тяжело. Я, слава богу, шила хорошо: всё же я советский человек, а в СССР нужно было уметь это делать, чтобы было что носить. Я научилась шить ещё в школе. Поэтому на работе мне было не так сложно.
Кроме самодеятельности, в колонии можно было получить минимальное образование — например, окончить школу. Для меня это было открытием: со мной сидели женщины, у которых за плечами не было и девяти классов
Зарплата в колониях на момент моего пребывания там составляла двести рублей в месяц. На руки эти деньги не дают. У нас в колонии вели гроссбух (бухгалтерскую книгу. — Прим. ред.), где от руки записывали: «Такая-то заработала столько-то». Чисто символически. Потратить эти деньги можно было в ларьке при ИК. Там можно было купить мыло, зубную пасту, сгущёнку, тушёнку, такого рода вещи. Понятное дело, что двухсот рублей на многое не хватит.
Российские колонии называются «исправительными». Само название подразумевает возможность «исправления» — условно-досрочное освобождение. Но для этого заключённой нужно доказать, что она «исправилась». И это включает не только соблюдение, как у нас это называли, «формы, нормы и режима». Помимо того, чтобы вовремя вставать, ложиться, вовремя здороваться с каждым проходящим сотрудником и не получать от него замечаний, нужно участвовать в своеобразной художественной самодеятельности. В тюрьмах регулярно проводят какие-то конкурсы, например всякие «Мисс ИК».
В колониях к ним относятся по-разному. Конечно, когда тебе пятьдесят и надо делать то, что ты не очень-то и умеешь, это кажется как минимум странным. Но некоторые участвуют с удовольствием, для них это возможность отвлечься. Я помню у нас был конкурс в духе «Что? Где? Когда?». С учётом кругозора тех, кто находился в колонии, выглядело это немного комично. Я тоже участвовала в каких-то театральных постановках, иногда применяла организаторские способности. Я не испытывала особой радости, но приходилось заниматься и этим.
Кроме самодеятельности, в колонии можно было получить минимальное образование — например, окончить школу. Для меня это было открытием: со мной сидели женщины, у которых за плечами не было и девяти классов. Одна девочка-рома просто не умела читать и писать. В школе при колонии проходили программу в усечённом виде, но всё равно это, конечно, благо. Кроме того, при колониях существуют институты, заочные программы. При желании можно получить такое квазиобразование. Не знаю ничего о его качестве, но в любом случае хуже от этого точно не будет.
«Никакой хотя бы минимальной помощи на первое время»
Конечно, мой случай сложно назвать типичным, а меня — обычной заключённой. Я ещё до тюрьмы получила образование, работала юристом. После колонии я продолжила юридическую практику. Мне было куда и к кому вернуться. А есть те, кто возвращается и не находит своего жилья: либо его переписали на кого-то, либо пропили родственники. Иногда им оказывается физически негде жить — а ведь многие женщины возвращаются с детьми.
Даже если жильё у женщины есть, остаётся главная проблема — трудоустройство. Сейчас во всех рабочих анкетах есть вопрос о судимости: работодатели не хотят связываться с теми, кто сидел. К сожалению, государство в этом бывшим заключённым никак не помогает. Помогают благотворительные фонды, активисты, но это всегда сложно: любые программы реабилитации требуют больших денег.
Когда женщина выходит из тюрьмы, она получает около семисот пятидесяти рублей на проезд — и всё. Никакой хотя бы минимальной помощи на первое время, никаких специальных пособий. Если женщине и её ребёнку и положены какие-то государственные пособия, то их надо оформлять, а это требует времени и денег — хотя бы на ту же дорогу до того или иного ведомства. Часто у бывших заключённых проблемы с документами, пропиской, нужно собирать всевозможные справки — например, чтобы отправить ребёнка в детский сад и самой выйти на работу.
Когда я ещё была в заключении, я много думала о том, чем можно помочь людям, которые были там вместе со мной. Как решить хотя бы некоторые отдельные проблемы женских тюрем и тех, кто из них освобождается. Наверное, это было желание перевести свой негативный опыт во что-то хорошее. Самым сложным было найти единомышленников. Долгое время после выхода я чувствовала, что не готова, что рядом нет надёжного человека, с которым я хочу воплощать свои идеи. А потом мы разговорились с Валерием Баликоевым — он когда-то организовал сбор подписей за моё освобождение, хотя мы даже не были знакомы, — и оказалось, что ему в голову тоже приходили такие же мысли. После выхода из тюрьмы мы создали фонд «Протяни руку», который работает уже более четырёх лет.
Некоторые женщины сидят не один год
и даже не представляют, как изменилась жизнь на воле, например законы.
Они не знают, как правильно себя вести
и защитить себя и своего ребёнка
В фонде мы реализуем сразу несколько программ для разных подопечных и разных случаев. Собираем дорожные комплекты для освободившихся женщин и детские комплекты для будущих мам из числа заключённых. Помогаем домам ребёнка при колониях: строим для них детские площадки, покупаем всё необходимое, привозим врачей, которые осматривают детей. Работаем с ИК по всей России: Мордовия, Хабаровский край, Кемеровская область, Ростовская, Свердловская. Делаем мы всё это на пожертвования, иногда проводим благотворительные мероприятия, вроде творческих вечеров. К нам приходили выступать Людмила Улицкая, Лев Рубинштейн, Игорь Губерман, Андрей Звягинцев, Алексей Моторов и Виктор Шендерович.
Одна из наших новых программ — «Возрождение» — создана специально для женщин, которые выходят из колонии. Для тех, кто только готовится выйти, мы проводим мастер-классы по юридической и финансовой грамотности, тренинги по психологии. Некоторые женщины сидят не один год и даже не представляют, как изменилась жизнь на воле, например законы. Они не знают, как правильно себя вести и защитить себя и своего ребёнка. Освободившимся мы помогаем справиться с самыми сложными первыми месяцами на свободе и привести свою жизнь в порядок. Если человеку оказывается совсем некуда идти, связываемся с кризисным центром и просим приютить нашу подопечную. Мы сотрудничаем с несколькими такими центрами.
Был у нас случай, когда мама с ребёнком вернулась из колонии, а комната, которая ей принадлежала, в полной негодности. Видимо, в отсутствие хозяйки там ночевали бездомные. Окон нет, дверей нет, везде грибок. Жить невозможно, а тем более с годовалым ребёнком. Мы начали срочный сбор денег, закупили стройматериалы для ремонта. Что-то она делала сама, в чём-то мы ей помогали. Бывают и такие экстренные случаи.
Другая наша подопечная вышла из тюрьмы с ребёнком, ему месяцев восемь-десять. Кажется, в Краснодарском крае это было. Мы её встретили с программой «Дорожный комплект», вручили рюкзачок со всем необходимым для мамы и малыша: памперсами, бутылочкой, игрушкой, оплаченным телефоном. Девушку звали, кажется, Олеся. Проводили Олесю на поезд, она вернулась домой — а мама не пускает её в квартиру. Кроме мамы идти было некуда. Олеся в ужасе позвонила нам: мы оказались единственными, кто мог ей помочь.
Мы купили ребёнку Олеси лекарства, дали ей денег, чтобы она могла оформить необходимые бумаги: ей нужно было сделать документы на ребёнка и встать на учёт в пенсионный фонд, чтобы получить детское пособие. Жить она осталась у соседки, доброй пожилой женщины. Потом мы начали переговоры с мамой. У них был какой-то личный конфликт, трудные отношения: Олеся всё же была не сахар. Нам пришлось выступить в роли психологов, что мы совсем не планировали делать. В результате как-то удалось договориться. Олеся пообещала хорошо себя вести, и мама сдалась. Но это случилось только после недели напряжённой борьбы. И с такими нестандартными задачами мы сталкиваемся довольно часто.