отношение к познанию августина
Блаженный Августин
Часть 2. О разуме, времени и душе
О том, как и что можно видеть разумом, противоречит ли учению отцов Церкви утверждение блаженного Августина, что Бог – это бытие, как богослов определял «день» творения, измерял «несуществующее» время и доказывал бессмертие души, рассказывает Виктор Петрович Лега.
«Если не поверите, то не поймете»
Главный вопрос, который ставит сам себе Августин и на который сам же дает ответ: «Что ты хочешь знать? – Бога и душу. – И более ничего? – И более ничего». «Но подождите. – скажем мы. – Бога мы познаём верой, а причем здесь философия?»
Дело в том, что перед Августином, как перед христианином, который имеет философское образование и любит философию, возникает вопрос: «Как соотносятся вера и разум?» И он постоянно – и в самых ранних, и самых поздних своих работах – возвращается к этой проблеме, рассматривает ее с разных сторон – и не видит между верой и разумом никакого противоречия. Сущность разума можно ведь понимать по-разному. Разум можно рассматривать как рассудок, как доказательное мышление. В таком случае, да, вера и разум – противоположны. Но, с другой стороны, вера – это свойство только разумного существа, поэтому вера и разум не могут противоречить друг другу.
В одной из поздних своих работ «О предопределении святых» Августин напишет: «И всё же необходимо, чтобы всё, во что верят, предварялось размышлением для того, чтобы в него верили. Хотя и верить есть не что иное, как мыслить о чем-то с согласием». Иначе говоря, для того, чтобы поверить, сначала нужно подумать. Мы же не можем поверить в какую-то чушь, в какой-то парадокс. Поэтому когда мы верим, мы соглашаемся с тем, во что верим. С другой стороны, верить – это всегда принимать некоторое положение за очевидное, и оно является началом нашего размышления. Ведь невозможно доказывать всё, нужно с чего-то начинать наше рассуждение. Но зачем мы размышляем? Мы размышляем для того, чтобы познать глубже.
Поэтому «к изучению наук, – продолжает в другой работе Августин, – ведет нас двоякий путь – авторитет (то есть вера) и разум. По отношению ко времени первенствует авторитет, а по отношению к существу дела – разум». Вера и разум воспринимаются в разных аспектах. Сначала я верю (учителю, автору книги и т.п.), но потом я стремлюсь понять то, во что я поверил, стремлюсь постичь суть вопроса.
Итог своим размышлениям о вере и разуме Августин подводит ссылкой на пророка Исаию, который сказал: «Если не поверите, то не поймете». Вера первична, вера является основанием для нашего разума. Но при этом и разум очень высоко ценится Августином. В труде «О граде Божием» он пишет: «А как велика любовь к знанию и насколько природа человеческая не желает обманываться, можно понять из того, что всякий охотнее желает плакать, владея здравым умом, чем радоваться в состоянии помешательства». Поневоле вспоминается Александр Сергеевич Пушкин: «Не дай мне Бог сойти с ума, / Уж лучше посох и сума…»
Увидеть разумом
Показав, что разум вере не противоречит и поэтому можно и даже нужно, будучи христианином, размышлять, Августин ставит следующий вопрос: «А как правильно размышлять, чтобы познать истину и не ошибиться?» Это вопрос той части философии, которая называется теория познания.
Если мы согласились с Августином, что надо знать истину, то есть Бога, то нужно знать, и как Его познавать. У человека есть два способа познания – чувством и разумом. Для Августина, как для христианина, очевидно, что познать Бога чувствами нельзя, но равным образом для него неприемлемо и такое презрительное отношение к чувственному познанию, которое мы находим у Платона и у Плотина. Человек сотворен телесным существом, материальный мир тоже сотворен Богом, поэтому чувственное познание тоже открывает нам истину. Но как? А вот здесь Августин пользуется логикой Плотина, одно из положений философии которого гласит: высшее воздействует на более низшее, а низшее не может воздействовать на высшее, низшее может только созерцать высшее. Действие может быть только со стороны высшего уровня бытия на низший. Поскольку душа выше, чем тело, то чувства не самостоятельны в познании. Душа использует тело для того, чтобы узнать о материальном мире. Нельзя утверждать, что материальные вещи воздействуют на нас, это абсурд, ведь материя не обладает способностью к самодвижению. Тело движется не самостоятельно, но приводится в движение душой, и в процессе чувственного познания душа тоже пользуется телом, так сказать «ощупывает» при помощи тела предметы, и таким образом постигает их, приобретает о них некоторые знания.
Но в любом случае знание о материальном мире – временное и изменчивое, и поэтому хотя это знание дает нам некоторую истину, но эта истина гораздо ниже, чем та, которую мы постигаем разумом. Разум – это способность, которой мы можем познать мир вечный, божественный. Мир вечный нематериален, потому что всё материальное изменчиво и поэтому невечно. Исходя из античной концепции, что подобное познаётся подобным, Августин говорит, что познавать нематериальный мир мы можем только разумом, который тоже нематериален.
Но познание нематериального мира – это тоже своего рода видение (тут сказалось определенное влияние Плотина), только видение не глазами, а умом. Августин пишет: «Ничего не может быть нелепее утверждения, что видимое нашими глазами существует, а усматриваемое нашим умом не существует».
Августин не занимается доказательством существования Бога – для него это очевидно. Это нужно просто увидеть, посмотреть мысленным взором на этот вечный, неизменный, Божественный мир, в котором существуют вечные истины. Например, истины математики, истины нравственности, истины Откровения. Они, безусловно, постигаются разумом, который только и может постичь вечную и неизменную истину. А эта истина – в нашей душе, и мы чувствуем ее. Мы чувствуем ее, потому что Сам Бог как Истина присутствует в нашей душе.
«Бог, сотворивший всё, ближе к нам, нежели всё сотворенное» – ведь Он освещает нас светом Своей истины, и поэтому благодаря Богу, этому Божественному свету, мы не можем во всем сомневаться, мы уверены в существовании истины и можем ее познавать. Мы ее ощущаем непосредственно присутствующей в нас.
Бог как бытие
Но что такое Бог? Что мы можем о Нем сказать? Что мы можем сказать о Боге, кроме того, что Он существует? Поскольку Бог вечен, Он существует всегда, Он не может не существовать. Следовательно, Бог – это бытие. «Бог – это высочайшее и неизменяемое бытие», – пишет Августин в труде «О граде Божием». К этому выводу подводит нас философия. Но об этом мы знаем и благодаря Божественному откровению. Августин указывает, что Бог Сам нам открылся именно под таким именем, под именем Сущий: «И кто же больший, как не Тот, Кто сказал слуге Своему Моисею: «Я есмь Сущий» (Исх. 3, 14)? И потому это единственная неизменяемая субстанция (О Троице, V, 3).
Бог – это первооснова мира. Бог – вечно существующее бытие. Бог – это субстанция. Он имеет «в Самом Себе причину бытия, как сказано Моисею: “Я есмь Сущий”, то есть сущий совсем иначе, чем существует всё прочее, Им сотворенное, – продолжает Августин, – поскольку существует истинно, изначально и неизменно, не переходит ни во что, Им сотворенное, и всё имеет в Себе как Самосущий» (О книге Бытия, V, 16).
Здесь может возникнуть некоторое недоумение. По Августину, как мы видим, Бог есть бытие, и поэтому как будто бы возникает некоторое противоречие с тем, что говорили восточные отцы Церкви, например отцы-каппадокийцы, утверждавшие, что Бог выше бытия и выше любой сущности. Можно подумать также, что Августину не свойственно апофатическое богословие. Но противоречия нет, оно кажущееся и проистекает от непонимания философских установок Августина и отцов-каппадокийцев. Отцы-каппадокийцы, особенно святитель Василий Великий, которому был более близок Аристотель, утверждали, что бытие – это наш чувственный материальный мир. Поэтому Бог, как Творец этого мира, выше бытия. Для Августина же, как для платоника, бытие никак не может быть материальным миром, ведь он изменяется, существует во времени. А бытие может быть только вечным и неизменным, как платоновский мир идей. Поэтому бытием является только Бог.
Наш мир сотворен из небытия, он имеет это небытие в самом себе, только поэтому он и изменяется. Душа тоже изменяется – во времени: мы можем что-то забывать, приобретать какие-то знания и впечатления… Это тоже изменчивость, и это показывает, что душа, хотя и духовна, но так же сотворена из небытия. В Боге же изменения нет. Я думаю, что такое знание философских оснований, из которых проистекают богословские выводы Августина или отцов-каппадокийцев, помогает нам понять, что как у блаженного Августина, так и у святителя Василия Великого мы видим и апофатическое, и катафатическое богословие. Правда, водораздел идет в несколько другом философском ключе. Для Августина он идет не по линии «сущность» и «сверхсущность», как у отцов-каппадокийцев, а скорее по линии «вечность» и «время». Бог вечен, в Нем нет никакого изменения. В мире же существует время, потому что он изменяется. Но тогда возникает вопрос: «А что такое время? Как оно появилось?»
Время в… душе?
Безусловно, Августину понятно, что вопрос о времени связан с вопросом о сотворении мира Богом. Начиная об этом рассуждать, Августин вспоминает язвительное вопрошание противников христианства: «Что делал Бог до того, как Он решил сотворить мир?» Августин пишет в своей «Исповеди»: «Я отвечу не так, как, говорят, ответил кто-то, уклоняясь шуткой от настойчивого вопроса: “приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком”. Одно – понять, другое – осмеять. Так я не отвечу». Ответ Августина очень прост: говорить о Боге, чем Он занимался до сотворения мира, значит помещать Бога во время, но Бог – вечность, к Нему вопросы «до» или «после» просто нельзя относить. К тому же, творя мир, Бог творит и время, поэтому до сотворения мира времени тоже не было. Поэтому в любом смысле задавать вопрос: «Что делал Бог до сотворения мира?» – неправильно.
Ответив на этот вопрос, Августин всё-таки недоумевает: а что же такое время? Он признаётся: когда он не размышлял о времени, ему казалось всё понятным, а как только начал задумываться, то открылось много непонятного. Казалось бы, всем ясно, что такое время, и любой человек скажет, что время состоит из прошлого, настоящего и будущего. А что такое прошлое? Прошлого уже нет. А что такое будущее? Будущего еще нет. А что такое настоящее? Это некоторый неуловимый момент, который только что был в будущем и вот уже оказался в прошлом. Поэтому времени нет, есть только настоящее, которое постоянно от нас ускользает.
Но даже если бы время и было, то его нельзя измерить. Когда мы что-то измеряем, мы прикладываем некий эталон: так, мы измеряем длину предмета, прикладывая к нему эталон – метр. А как приложить эталон к промежутку времени? Начало этого эталона будет в прошлом, которого уже нет, конец этого эталона будет в будущем, которого еще нет. Поэтому времени, во-первых, нет, а во-вторых, если бы оно даже и было, то его нельзя измерить. Время полностью парадоксально. Нельзя представить себе, что оно существует объективно, независимо от человека, как некоторая текучесть, которую можно было бы измерить. Поэтому Августин приходит к единственно возможному выводу: время существует в душе. Будущее – это наше ожидание, прошлое – это наше воспоминание, и существует собственно все это только в настоящем, которое человек непосредственно переживает. Поэтому время – это изменчивость души. «В тебе, душа моя, измеряю я время», – пишет Августин. Эти рассуждения Августина о времени в его «Исповеди» получили заслуженное признание как одно из наиболее глубоких размышлений о времени во всей истории философии. Для Августина эти рассуждения, безусловно, важны не столько с точки зрения природы времени, сколько с точки зрения учения о Боге и Его отношении к миру.
Как много – целых шесть дней!
Как уразуметь это сложное, многим непонятное учение о сотворении мира, изложенное в в первых стихах Книги Бытия? Августин посвящает этому вопросу две работы. Он не большой любитель экзегетики, у него не так много сочинений, посвященных истолкованию книг Священного Писания. А вот о Книге Бытия он написал два: «О Книге Бытия» и «О Книге Бытия буквально».
Много вопросов здесь возникает, на один из них мы уже ответили: вместе с миром творится и время. До мира времени не было. Кстати, этот ответ Августина удивительно совпадает с учением современной физики, которая в теории Большого взрыва точно так же говорит, что до возникновения Вселенной времени не было, поэтому спрашивать: «Что привело Вселенную к существованию?» – тоже бессмысленно.
Наши ученые современники очень часто посмеиваются над тем, как говорится о сотворении мира в Библии: мир возник за шесть дней? Не маловато ли? Августин ставит вопрос несколько иначе: целых шесть дней Бог возится с творением! Он же всемогущ. Почему Ему понадобилось целых шесть дней? Для Бога сотворить мир можно за мгновение. Собственно, так оно и было. Бог творит мир даже не за мгновение. Он сотворил его в своей вечности. Он продумал его до мельчайших деталей, но материя не может воспринять эту Божественную премудрость. Потому необходимо время, чтобы мир усвоил себе эти Божественные идеи. И тут вновь проявляется влияние Платона на Августина, только Августин не соглашается с Платоном в том, что идеи существуют как некий самостоятельный, независимый от Бога мир. Нет, идеи – это и есть вечные мысли Бога, которые Он в Себе имеет, согласно которым Он и творит мир. А потом, сотворив материю, Бог эти идеи, как некоторые семена – семенные логосы, размещает в мире, и они прорастают как будто самостоятельно.
Ответа на вопрос: «Сколько времени продолжались дни творения?» – Августин тоже не знает, но допускает, что это не были шесть суток, потому что солнце творится в четвертый день – как сказано: «Для отделения дня от ночи». Поэтому в первые трое суток не было ни вечера, ни утра. Значит, «под словом “день”, – пишет Августин, – разумеются виды творимых вещей, а под ночью – отсутствие или недостаток вида, или, если найдется лучшее слово, нечто такое, что обозначает момент лишенности вида при переходе от бесформенности к форме». Или, как более понятно пишет Августин в работе «О книге Бытия»: «Под вечерами всех первых трех дней, пока не были созданы светила, можно понимать окончание совершённого творческого акта, а под утрами – начало нового».
Таким образом, Августин понимает под словом «день» некую онтологическую сущность, как творение чего-то нового. Следующие три дня точно так же нужно воспринимать не как 24 часа, не как сутки, а именно в онтологическом плане. В седьмой день Бог перестал творить, поэтому седьмой день продолжается до нынешнего времени: это Промысл Божий, это домостроительство Сына Божиего. Для Августина день вполне может продолжаться не 24 часа, а неопределенное количество времени.
Еще одну очень важную мысль о творении мира выскажет Августин, и она окажет огромнейшее влияние на европейскую культуру – правда, в XVII веке. Когда Бог продумывал, если можно так сказать, мир, то Он продумал его не только в виде многоразличных предметов, но и как его гармонию. Ведь в Книге премудрости Соломона, вспоминает Августин, сказано, что Бог сотворил всё мерою, числом и весом. Бог творит мир согласно числовой закономерности. В Божественном уме есть тоже число. «Есть Число без числа, по Которому всё образуется».
Г. Галилей скажет: «Книга природы написана языком математики». Это отзвук мысли Августина
Эта мысль Августина, что Бог творит мир мерою, числом и весом, что есть число в Божественном уме, станет основной для создания современного математического естествознания. Г. Галилей скажет: «Книга природы написана языком математики». В этой фразе – отзвук мысли Августина. А кем написана эта книга? Конечно же, Бог написал эту книгу языком математики. Мы должны, познавая природу, уметь читать этот божественный математический язык.
Как доказать бессмертие?
Вершиной творения является человек, который имеет и душу, и тело. Августин не согласен с Платоном, считавшим, что тело – это гробница и могила души. Как может человек любить свою гробницу? А ведь человек любит свое тело – напоминает Августин, и «если некоторые говорят, что они решительно желают остаться без тела, то они решительно обманываются. Ибо им не тело ненавистно, но его болезни и тяжесть».
Но при том что тело составляет необходимую и важнейшую часть человеческой природы, всё-таки тело материально и смертно, а душа духовна и бессмертна, и эта бессмертная часть человеческой природы – важнейшая. Правда, некоторые сомневаются в бессмертии души, и поэтому Августин, как и до него Плотин, пишет трактат, который так же и называет: «О бессмертии души», – где предлагает множество различных доказательств, которые по своей логике напоминают платоновские и плотиновские рассуждения. С одним мы уже знакомы: если я имею способность познавать вечную истину, то это может быть только в том случае, если во мне есть некая часть моей природы, которая обладает вечным существованием. Некоторые говорят, что душа – это гармония тела. На это Августин возражает. Как это может быть? Каждый мыслящий человек знает, что мышление гораздо эффективнее тогда, когда он старается как бы отвлечься от своего тела, от своих телесных привычек, от каких-то внешних, телесных раздражителей.
Как мы помним, Августин постоянно был в гуще событий, на которые не мог не реагировать. Отвечал он и на свои прошлые увлечения манихейством, и на возникающие ереси – особенно опасной считал он ересь Пелагия. Главными были вопросы добра и зла, свободы человека и Промысла Божия, ответственности человека за добро и зло. Но о том, как, используя разработанную им четкую христианскую философию, Августин отвечает на вызовы манихеев и пелагиан, мы поговорим в следующий раз.
Вера и разум в учении Августина
Тема о вере и разуме насквозь избита и перепахана. Однако, порой не лишним бывает пересказать в новом эоне давно известные истины.
Автор: Пашков Виталий. Переславль.
Отношение блаж. Августина к философии.
Для блаж. Августина философия это не просто метод мышления и познания мира, но и особая часть его личного поиска. В «Исповеди» он много говорит о своём пути к вере через философию, узревая в тех или иных мысленных открытиях откровение Бога, призывающего к истине.
Вспомним, что первым толчком поиска мысли для Августина был диалог Цицерона «Гортензий», а первым собственным трудом было сочинение «Против академиков». Вся жизнь Августина пропитана философией, ей же и осмысливалась.
Уже будучи обращённым христианином, Августин даёт своё понимание античной философии, особенно в работе «О граде Божьем». Но и тут, хотя уже и с позиции: «наука — служанка веры», Августин входит в разнообразнейшие подробности школ, пытаясь, к примеру, через похвалу Порфириевой философии, привлечь к христианству его последователей.
Несомненно также влияние неоплатонизма на августинову философию. Даже более, апория Августина о происхождении зла в мире, была разрешена для него лично именно через книгу Плотина.
Говоря о философских школах, Августин достаточно субъективен и во многом зависит от знаний, полученных от образования. Стоиков и пифагорейцев выставляет очень однобоко, когда Платона и неоплатоников положительно хвалит. Различие между Платоном и Аристотелем не проводит, считая последнего учеником первого. Всё в духе познаний того времени.
Об отношении блаж. Августина можно сказать, что его отношение к философии философично, через философию, но из христианской интуиции.
Разум и вера.
Как и во многих других вопросах, решение традиционного скептического противопоставления разума и веры у Августина изящно до гениальности. Он мыслит шире, он вводит, хоть и не так ясно, различение уровней мышления, которое у восточных отцов размыслено более тонко: ум, разум, рассудок.
По Августину, противопоставление веры происходит только с рациональным мышлением, для мышления же как такового противопоставление с верой никак не свойственно. Даже более — вера есть род мышления и род знания. Только ограниченное рацио не видит так глубоко, чтобы понять существеннейшую взаимосвязь веры и знания, веры и мышления.
Знание оказывается наградой за веру. В итоге получается известная формула: верую, чтобы понимать, и понимаю, чтобы верить.
В рассуждениях на эту тему блаженный Августин приводит интересный аргумент: религия есть только у мыслящего существа — человека. Или ещё обратный аргумент: многие размышляют для того, чтобы не верить.
Такое блестящее решение отношения веры и разума далеко предварило данную проблематику, возникшую уже позже. Удивительно также то, как столь ясные выводы не были широко известны в эпоху скептицизма просвещения.
Антитеза двух методов познания.
Приведу значительный отрывок из работы Лега В.П. История западной философии.
Естественно, в любой религиозной философии возникает антитеза двух методов: веры и разума, что в более общем виде может быть выражено как противоречие между религиозным и философским методами познания. В доавгустиновские времена философы, решая проблему отношения веры и разума, или указывали на существование гармонии между ними, или же считали, что полное право на существование имеет либо вера, либо разум. Августин пытается мыслить шире и впервые вводит положение о том, что вера и знание, различаясь, все же не исключают друг друга. Вера есть один из видов знания, один из видов разума. Вера противопоставляется только постигающему, рациональному мышлению. Но вера тоже есть мышление. Не всякое мышление есть вера, но всякая вера есть мышление, пишет Августин: «И все же необходимо, чтобы всё, во что верят, предварялось размышлением для того, чтобы в него верили. Хотя и верить есть не что иное, как мыслить о чем-то с согласием. Ведь не всякий, кто мыслит, верует: многие размышляют для того, чтобы не верить. Но всякий верующий мыслит, причем мыслит, веруя, и верует, размышляя» (О предопределении святых, 2, 5). В доказательство он приводит тот факт, что религия есть только у мыслящего существа — человека. Поэтому и вера есть только у того, кто может мыслить. Так что в любом познании всегда вера и понимание сменяют друг друга. Они не отрицают друг друга, а просто находятся на своих местах.
В начале любого познания имеет место вера: ученик верит своему учителю, ребенок верит родителям, ученый верит своим предшественникам, верит книгам, которые читает, — если каждый будет подвергать сомнению все и начинать все сначала, то никакого познания вообще не будет. Поэтому вера прежде понимания, но ниже него, потому что человек должен не просто верить, но понимать то, во что он верит. Он должен перейти на новый уровень благодаря своему познанию, своим умственным способностям. То есть по времени первична вера, а по сути первичен разум: «К изучению наук ведет нас двоякий путь: авторитет и разум. По отношению ко времени первенствует авторитет, а по отношению к существу дела — разум. Ибо первое предпочитается, когда нужно располагать, другое же наиболее ценится при достижении» (О порядке, 2, 9).
Удивительно здесь то, насколько современна, тонка и глубока мысль у Августина. Это вам настоящий дифференциальный подход к вопросу. А ещё более удивительно, как думатели эпохи просвещения проглядели это понимание у основателя западной средневековой философии, выводя в оборот примитивное противопоставление рацио и веры.
Стоит понимать, что речь идёт о философии довольно таки религиозной со своими установками и задачами. Да, порой, как и в этом вопросе, выводы христианских мыслителей оказались полезными для всего человечества, но и тут надо понимать откуда эти выводы появились.
Вера и знание — давний вопрос, связанный с нарушением первичной гармоничности христианского миросозерцания с одной стороны, и с рождением нового цивилизационного потока в христианском мировоззрении — научного мышления. Как видим, у Августина нет дуализма веры и знания, он видит веру родом знания, что гораздо ближе к современным философским представлениям, чем средневековый схоластический надрывный дуализм в этом вопросе.
Вера как онтологическая связь.
Можно развить далее понятие веры в христианском мировоззрении не только как способ познания в философском смысле, но и как суть религии — соединения с объектом веры. Вера, по Лосскому,- не психологическое состояние, а онтологическая связь (по бытию) между человеком и Богом, связь внутренне объективная. С субъективной стороны такая вера рассматривается как доверие. Доверие же Богу порождает желание хранить Ему верность, откуда и берет свое начало религия. Да и само слово «религия» означает воссоединение или связь. Что же нас связывает с Богом как не вера? Которая «без дел мертва есть»:-) То есть религия- это жизнь веры, а не надстройка.
Философия Августина Аврелия (Блаженного)
Все статьи сайта → Философия→ Философия Августина Аврелия (Блаженного)
В данной статье рассмотрены биография и философская доктрина Блаженного Августина Аврелия.
Содержание статьи:
Биография Августина Аврелия
Аврелий Августин (354-430г.) – виднейший богослов и философ, представитель латинской патристики, служитель западнохристианской церкви, оказавший сильное влияние на развитие средневекой философии.
Готовясь принять христианство не как рядовой верующий, а как идеолог вероучения, Августин начал штудировать плотиновские «Эннеады» (в латинском переводе, ибо греческий он знал слабо), некоторые произведения Порфирия. Он углубился также и в произведения Платона (прежде всего «Менон», «Тимей» и «Федон»). Свой скептицизм Августин преодолел в таких философских произведениях, написанных в 386-387 гг., как «Против академиков» («Contra academicos»), т. е. скептиков, «О блаженной жизни» («De beata vita») — о способе познания сверхчувственных истин, «О порядке» («De Ordine»), «Монологи» («Soliloquia») — о зависимости человеческого счастья от познания бога, «О бессмертии души» («De animae immortalitate»). В 387 г. их автор обратился в христианство. В следующем году он возвратился на родину и стал здесь одним из наиболее активных деятелей христианской церкви, неумолимым врагом и гонителем многочисленных «еретиков», отступников от ее официальной доктрины. Эту деятельность Августин развивал не только в своих многочисленных литературных произведениях, но и в качестве епископа Гиппона, каковым он стал в 396 г. и оставался до конца жизни.Его борьба против многочисленных отступников от официального христианского вероучения, не останавливающаяся на призывах к насильственной расправе с ними, дала многим его биографам основание называть Августина «молотом еретиков» и видеть в нем наиболее раннего предшественника католической инквизиции средневековья.
Les Confessions de S. Augustin, 1675.
Огромное литературное наследие Августина включает несколько философских произведений, которые также трактуют и положения христианского богословия. С другой стороны, многие из его религиозно-догматических произведений содержат философские мысли. Наиболее важны для истории философии «О величине души» («De quantitate animae», 388–389) — об отношении души к телу, «Об учителе» («De Magistro», 388–389), «Об истинной религии» («De vera religione», 390), «О свободной воле» («De libero arbitrio»,388—395), «Исповедь» («Confessiones», 400). Последнее произведение — религиозная автобиография Августина. Описывая свою жизнь с детства и не скрывая многих своих пороков, крупнейший христианский мыслитель, впоследствии причисленный католической церковью к лику святых, стремился показать в этом произведении, как религиозные искания привели его к христианству, которое возвысило его нравственно и ответило на все его мировоззренческие запросы. Непосредственная цель августиновской «Исповеди» — побудить и других язычников, особенно из числа образованных верхов, к обращению в христианство. Наиболее значимы для истории философии три последние (из тринадцати) книги этого сочинения. Из последующих произведений Августина следует назвать трактат «О троице» («De Trinitate»,400–416), дающий систематическое изложение собственно богословских воззрений Августина, «О природе и благодати» («De natura et gratia»), «О душе и ее происхождении» («De anima et ejus origine»), «О благодати и свободной воле» («De gratia et libero arbitrio»).
Для укрепления христианской мировоззренческой системы Августин внедрил в неё принципы неоплатонизма. На этот путь еще до Августина встали капподокийские «отцы церкви», но именно епископ Гиппона провел эту работу особенно систематично и по-своему глубоко. В результате ее в течение многих последующих столетий истории средневековой западноевропейской философии платонизм существовал лишь в своей христианизированной (августинизированной) форме.
Философия Августина Аврелия
Религиозно-философская система Августина, с одной стороны, представляет результат усвоения некоторых основоположных принципов платонизма и неоплатонизма, приемлемых для христианского вероучения и использованных для его философского углубления, а с другой — результат отвержения и преодоления тех принципов, которые для него совершенно неприемлемы. От философов эллинистическо-римской эпохи Августин перенял практическо-этическую установку как главную цель философского знания, но он изменил эту установку в соответствии с положениями и задачами христианства. Провозглашая стремление к счастью основным содержанием человеческой жизни, он усматривал это счастье в познании человеком бога и в уяснении своей полнейшей зависимости от него. «Любовь к себе, доведенная до презрения к себе как греховному существу,суть любовь к Богу, и любовь к себе, доведенная до презрения к Богу — порок» [О граде божьем, XIV]. Религиозное мировоззрение Августина насквозь теоцентрично. Бог как исходный и конечный пункт человеческих суждений и действий непрестанно выступает во всех частях его философского учения.
Бог и мир. Божественное предопределение и иррациональность действительности
По образцу Плотина Августин превращает божественное бытие в нематериальный абсолют, противопоставленный миру и человеку. Но в противоположность Плотину и его последователям богослов ликвидирует всякие предпосылки, которые могут привести к выводам пантеизма, к мысли о единстве бога и мира. Главную из таких предпосылок – учение об эманации, посредством которой мир последовательно излучается богом, он заменяет креационистской установкой христианства. А эта установка означала наличие сугубого дуализма бога и мира. Он утверждал супранатуралистическое, сверхприродное бытие бога, который абсолютно не зависит от природы и человека. Природа же и человек, напротив, полностью зависят от бога.
В противоположность неоплатонизму, рассматривавшему абсолют как безличное единство, Августин истолковывал бога как личность, сотворившую конечный мир и человека, исходя из своей добровольной склонности. В одном месте своего главного произведения «О граде божьем» он специально подчеркивает отличие так понимаемого бога от слепой фортуны, игравшей огромную роль в античном языческом мировоззрении. Многократно подчеркивая личностное начало в боге, христианский философ связывает его, прежде всего, с наличием воли в божественном интеллекте. «Воля Божья присуща Богу и предваряет всякое творение. Воля Божья принадлежит к самой сущности божественной».
Креационизм Августина, перерастая в фатализм – полную и непосредственную зависимость природы и человека от бога, приводил к концепции «непрерывного творения» («сгеаtio continua»), согласно которой бог ни на один миг не оставляет своего попечения над миром. Если бог, пишет Августин, «отнимет от вещей свою, так сказать, производительную силу, то их так же не будет, как не было прежде, чем они были созданы» [О граде божьем, XII,25].
Религиозно-фаталистическое воззрение на мир, являющееся одной из определяющих черт августинизма, приводит к иpрационалистическому истолкованию действительности. Она представляется переполненной чудесами, т. е. непостижимыми для человеческого ума событиями и явлениями, за которыми скрывается воля всемогущего творца. Здесь можно констатировать отличие философского иррационализма неоплатоновской системы от религиозного иррационализма христианского вероучения. Первый выражался в положении о непостижимости абсолютного первоединства и мистическом пути его познания. Второй же распространял сферу непостижимости на всю действительность.
Все вещи и все существа появились, согласно Августину в результате божественного творчества. Среди этих существ прежде всего были созданы такие бесплотные существа, как ангелы и человеческие души — сразу в законченном виде. Таким образом, философ христианства, используя идею неоплатоников о бестелесности человеческих душ, вместе с тем в противоположность сохранявшемуся у них воззрению языческой мифологии об извечном существовании душ распространяет и на них основоположный религиозно-монотеистический принцип креационизма. Все остальные вещи и явления природного мира необходимо связаны с материей, которую он в духе многовековой идеалистической традиции считал абсолютно бесформенным и пассивным субстратом. Творение как материи, так и всех телесных вещей происходит одновременно. При этом четыре традиционных элемента древних – земля, вода, воздух и огонь, – как и небесные светила, подобно ангелам и человеческим душам, были созданы в раз и навсегда законченном виде.
Отсюда совершенно очевидно, что христианско-августиновский креационизм приводит к крайне метафизическим, антидиалектическим воззрениям, исключавшим идею эволюции (скрывавшуюся в неоплатоновской концепции эманации). Но и для этого воззрения ясно, что в природе есть такие существа, которые растут и развиваются в течение значительной части своей жизни. Таковы растения, животные, людские тела. Для объяснения их возникновения и роста Августин использовал учение стоиков о так называемых семенных (или зародышевых) причинах (гаtiones seminales), которые и создают возможность развития живых существ в индивидуальном плане.
Божественное существо Августин представляет в соответствии с догматом триединства, установленным Никейским собором. Опираясь на Евангелие от Иоанна, он рассматривает его вторую ипостась, бога-сына, или логос-слово, как самосознание бога-отца и как то «да будет», в результате которого и появился мир. Но бог произнес эти сокровенные слова, руководствуясь не только своей доброй волей. Творя бесконечное многообразие вещей и явлений природы, он исходил и из тех совершенных прототипов, или идей, которые заключены в его уме.
Августин окончательно христианизировал платонизм: идеи из самостоятельных, бестелесных и неизменных родов бытия превращались в предвечные мысли бога-творца. С точки зрения августиновско-христианского платонизма все вещи, отягченные материей и в силу этого приближающиеся к небытию, представляют собой весьма несовершенные копии божественных идей. Все существует как бы в двух планах: в плане предвечных мыслей-идей божественного ума и в плане материальных вещей как их несовершенных подобий. В этой связи Августин в особенности подчеркивает вечность и неизменность, присущие идеям и составляющие два важнейших атрибута божественного существа. Дуализм сверхприродного бога и мира природы и выступает, прежде всего, как противоположность между вечным и неизменным верховным бытием и непрерывно изменяющимся миром преходящих вещей.
Вечность и время
Теолог отвечал на вопросы тex, кто сомневался, что бог создал мир сразу, в короткий промежуток времени, и выражал свои сомнения в вопросе: а что же бог делал до этого?
Отвечая на вопросы этих воображаемых оппонентов Ветхому завету, Августин развил соображения, приобретшие интерес и за пределами теологии. Философ осознавал всю трудность проблемы времени. «Что же такое время?» – спрашивал он и отвечал: «Пока никто меня о том не спрашивает, я понимаю, нисколько не затрудняясь; но как скоро хочу дать ответ об этом, я становлюсь совершенно в тупик» [Исповедь, XI, 14, 17]. Мыслитель-христианин постоянно взывает к богу и молит просветить его в столь трудном вопросе.
Для философа было несомненным то, что время составляет меру движения и изменения, присущих всем конкретным, «сотворенным» вещам. Оно не существовало до вещей, до творения мира, а появилось в результате божественного творчества одновременно с ним. Сотворив преходящие вещи, бог создал и меру их изменения.
Анализируя понятие времени, Августин пытался установить соотношение таких основных его категорий, как настоящее, прошедшее и будущее. Общий вывод, к которому он пришёл при этом, состоял в том, что ни прошедшее, ни будущее не имеют действительного существования, принадлежащему только настоящему, и в зависимости от которого может быть осмыслено как прошедшее, так и будущее. С этой точки зрения, прошедшее обязано своим существованием человеческой памяти, а будущее – надежде.
Для метафизическо-антидиалектического мировоззрения Августина чрезвычайно характерно сведение как прошедшего, так и будущего к настоящему. Но для него еще более характерно стремление «остановить» его стремительный бег. В реальном мире этого сделать невозможно. Но данная черта составляет как раз важнейший атрибут божественного существа. Будучи источником времени, бог не переживает никакого «предтем» и никакого «потом», ибо в мире его мыслей-идей все есть раз и навсегда. В этом мире все существует, поэтому как застывшее, постоянное «теперь» («nuns stans»).
Статичная вечность неотделима от божественного существа. Августиновское противопоставление абсолютной вечности бога и постоянной изменяемости материально-человеческого мира стало одной из основ христианского мировоззрения. Это противопоставление, как и сами категории вечности и времени, отнюдь не являются здесь эмпирическими понятиями. Функция этих умозрительных понятий мировоззренческо-моральная. Проводя свою земную жизнь в окружении постоянно изменяющихся вещей и будучи сам подвержен этим изменениям, человек ни на минуту не должен забывать о божественном, абсолютно неизменном мире и должен постоянно стремиться к нему.
Добро и зло – теодицея Августина Блаженного
Как и перед некоторыми из предшествующих христианских философов, перед Августином встала нелегкая задача снять с верховного бога-творца ответственность за зло, царящее в созданном им мире. Это была первостепенная задача, если учесть, сколь влиятельным было манихейское движение, захватившее одно время и будущего идеолога западнохристианской церкви.
Такова теодицея Августина, которую нередко называют христианским оптимизмом. Совершенно прозрачен ее социальный смысл. Он состоит в стремлении виднейшего идеолога официального христианства Августина примирить с существующими общественными порядками вещей рядовых верующих, которые призываются не poптать на зло, а благодарить всевышнего за то добро, какое он запечатлел в мире.
Человек и душа. Познание и воля
Дематериализация человеческого духа и денатурализация человека, характерная для религиозной философии, начиная с Филона, достигает у Августина своей кульминации. Даже органический мир он лишает одушевленности, решительно отличаясь здесь не только от стоиков (которые распространяли сферу одушевленности и на неорганический мир), но и от Аристотеля. Душой, по Августину, обладает только человек, ибо только он изо всех земных существ в какой-то степени напоминает бога. Человеческая душа – это разумная душа. В отличие от неоплатоновского панпсихизма, исходящего из вечности душ и их космического круговорота, христианский философ признает их вечность лишь после того, как они созданы богом. В столь фантастической форме была сформулирована идея индивидуальности, духовной неповторимости каждого человека.
Душа имеет начало, но она не может иметь конца; будучи бессмертной, она существует и после смерти и разложения того тела, которое она оживляла при жизни. Опираясь на плотиновские «Эннеады», Августин постоянно трактует душу как нематериальную сущность, как самостоятельную духовную субстанцию, не имеющую ничего общего с телесно-биологическими функциями человека, основными функциями которой являются: мысль, память и воля.
Благодаря деятельности памяти события, переполняющие человеческую жизнь, не исчезают в небытии, а сохраняются как бы в огромном вместилище, не имеющем, однако, никакого пространственного расположения. А это, по Августину, свидетельствует именно о нематериальности души, ибо бестелесны хранимые ею образы, получаемые с помощью органов чувств, не говоря уже о хранящихся в ней абстрактных понятиях – математических, этических и других.
Августин определяет душу как «разумную субстанцию, приспособленную для управления телом» [О величине души, XIII, 22]. Сущность любого человека проявляется именно в его душе, а отнюдь не в теле. Оригинальность мыслителя заключается в том, что он усматривает эту сущность души не столько в ее разумно-мыслительной деятельности, сколько в деятельности волевой. Активность человеческого существа проявляется не в том, что человек мыслит, – здесь он выступает скорее существом, пассивно отражающим объекты (идеи), находящиеся вне его сознания (в боге). Эту установку Августин тоже подчеркнул в платонизме. Но, порвав с интеллектуализмом этого направления (как и всей античной философии классического периода), христианский философ усматривает определяющий фактор человеческой деятельности именно в воле, которая, таким образом, обладает очевидным преимуществом по сравнению с человеческим разумом. Призывая к неустанным поискам божественной истины и подчеркивая значение для этого твердой воли, он постоянно демонстрирует в своих трудах страстность и эмоциональность этих поисков. С таких позиций познание бога и любовь к нему — двуединый процесс.
Выдвижение на первый план иррационального фактора человеческой личности и деятельности, каким он считает фактор воли, связано у Августина с утверждением о свободе воли. Августин, углубляя эту христианскую линию иррационализации человеческого духа, усматривает его сущность не просто в воле, но в воле свободной.
Августиновская концепция абсолютного божественного управления миром, совершенно непостижимого для человеческого ума, для которого события, происходящие в нем, представляются почти непрерывной цепью чудес, основывается именно на понятии свободы человеческой воли. Но в божественной деятельности она осуществлена абсолютно, а в человеческой всё же ограничена этим божественным фактором.
Соотношение веры и разума
Преобладание иррационально-волевых факторов над факторами рационально-логическими в сфере самого познания выражается в превосходстве веры над разумом. Такое превосходство проявляется, прежде всего, в преобладающей силе религиозного авторитета по сравнению с человеческим разумом. Веру в божественный авторитет, зафиксированный в Священном писании, Августин провозглашал основой и главным источником человеческих знаний. Грех, совершенный Адамом и Евой и передавшийся всему человечеству, неисправимо исказил людской разум, серьезно ослабил его силу. С тех пор человеческий ум с необходимостью должен искать себе опору в божественном откровении. Согласно известной формуле Августина (провозглашенной в одном из его писем) – «Верь, чтобы понимать», – вера должна предшествовать пониманию. Предыдущие «отцы церкви» содержание веры, божественного откровения искали лишь в Библии. Августин же провозгласил, что авторитет церкви как единственной и никогда не ошибающейся толковательницы его составляет последнюю инстанцию всякой истины. Такая позиция епископа Гиппона отражала ситуацию, сложившуюся в результате укрепления церкви – особенно формировавшейся римско-католической церкви в разваливавшейся Западной Римской империи – как догматической и строго централизованной, институциональной организации.
Августин не ограничивался простым провозглашением теологической формулы о превосходстве веры над разумом. Он стремился дать ей философское обоснование. Исходя из того, что человеческое познание черпается из двух источников: личного опыта и знаний, полученных от других людей, философ акцентировал внимание на втором источнике, более значительном и богатом, называя его верой. Но он делает неправомерный вывод, отождествляя веру в то, что человек узнает от других людей, с религиозной верой в освященные церковью авторитеты.
Общий итог августиновского решения проблемы соотношения веры и разума состоит в принижении разума, который без помощи христианского откровения неспособен обосновать, в сущности, ни одной истины. Лишение разума самостоятельности в процессе познания характерно для всего его учения.
Пути преодоления скептицизма и априоризм. Учение о сверхъестественном озарении
Разочаровавшись в манихействе, Августин некоторое время разделял воззрение скептиков. Но став теоретиком христианского вероучения, он не мог уже разделять этих воззрений, острие которых в поздней античности было обращено, прежде всего, против различных религиозно-догматических утверждений. Отсюда борьба Августина против скептицизма. Мы встречаемся с ней в его сочинении «Против академиков» (т. е. против скептиков новой и средней Академии). Автор указывает здесь, что принципиальная разница между позицией академиков и его собственной заключается в том, что первая состоит в категорическом утверждении того, что истину найти невозможно, а вторая доказывает правдоподобность обратного. В этой связи в том же сочинении Августин выдвигает убедительный аргумент против академического скептицизма, утверждавшего возможность только вероятностного, а отнюдь не достоверного знания. Но если невозможно последнее, если невозможна подлинная истина, говорит христианский критик скептицизма, то как же можно говорить о вероятностном, т. е. правдоподобном знании, поскольку мерилом этой правдоподобности должна служить несомненная, достоверная истина? Такая истина и даже целая система истин даны в христианском вероучении.
Однако взаимодействие августиновской мысли со скептицизмом не сводилось только к отрицательным взаимоотношениям. Для философа христианства была приемлема критика чувственного познания, данная Секстом Эмпириком и другими античными скептиками. Эта критика, вскрывающая ненадежность всех чувственных постижений, приводит к выводам феноменализма, согласно которым чувственные явления (феномены) сами по себе достоверны, но было бы совершенно неосновательно видеть в них отражение сущности самих вещей. Примыкая к этой стороне гносеологии скептицизма, Августин был убежден, что показания наших органов чувств, необходимые для практической жизни человека, неспособны снабдить достоверной истиной.
Развивая здесь также и платоновскую традицию, христианский философ последовательно исходит из того, что чувственный контакт с «тленным», непрерывно меняющимся миром может нас скорее увести в сторону от истины, нежели приблизить к ней. Своим рождением чувственные образы обязаны не этим контактам, а только деятельности самой души, которая, не теряя ни на миг «жизненного внимания», непрерывно заботится о своем теле. Поэтому чувственное ощущение не является делом тела, но делом души посредством тела.
Антисенсуалистическая позиция Августина означает у него полную изоляцию человеческого сознания от внешнего мира (когда речь идет о процессе познания, а не о практической деятельности). Объективный мир, не в состоянии ничему научить человека. «Не выходи в мир, – пишет он в этой связи,– а возвращайся к самому себе: внутри человека пребывает правда» [Об истинной религии, XXXIX, 72].
Если опираться только на чувственное познание и видеть в нем действительное познание мира, то невозможно преодолеть скептицизм, можно лишь укрепить его. Другое дело область самого человеческого сознания, в наличии которого у нас не может быть никаких сомнений. Только опираясь на него, мы можем преодолеть всякий скептицизм.
Сознание любого человека, его душа, представляет, по Августину, единственный устой несомненности в непрерывно меняющемся, неустойчивом мире. Углубившись в недра ее, человек находит там такое содержание, которое полностью не зависит от внешнего мира, между тем присуще всем людям. Людям только кажется, что они черпают во внешнем мире то, что в действительности они находят в глубинах собственного духа. Отказавшись от платоновской идеи о предсуществовании душ, Августин полностью сохранял идею априорности, абсолютной независимости от опыта самого главного и глубокого содержания человеческих знаний. Понятия чисел и геометрических фигур, этические понятия добра, справедливости, любви и т. п., нормы человеческого поведения, эстетические понятия, законы диалектики (т. е. логики) – все они внеопытны.
Понятия чисел, например, существуют вовсе не потому, что существуют вещи, которые можно считать, а сам счет их становится возможным потому, что мы обладаем понятиями, необходимыми для такой операции. И если бы даже не было мира со всеми его предметами, то все понятия человеческой души продолжали бы существовать. Все эти понятия человек познает внутри своей души непосредственно, интуитивно. Но если душа не существовала искони и не могла черпать их, созерцая мир идей, как учил об этом Платон, то возникает вопрос об их происхождении, об их источнике. Ответ на него очевиден с позиций августиновско-христианского креационизма: источником, творцом всех этих понятий, или идей, может быть только бог.
Бога Августин называет «отцом умственного света» и «отцом нашего озарения» («pater illuminationis nostrae»). Не только явления природы и события человеческой жизни, но и процесс познания совершается благодаря непрерывному вмешательству бога. Теоцентризм и фатализм составляют у Августина столь же определяющие черты его истолкования познания, как и его истолкования бытия.
Только сверхъестественное озарение, неожиданно приходящее от всеобщего и единого небесного учителя, поднимает человека до познания самых глубоких истин. «Душа разумная и мыслящая. не может сиять сама по себе, но сияет в силу участия в ином, правдивом сиянии» [О граде божьем, X,2].
Августиновско-христианское учение последовательно сохраняет внеприродные позиции бога. Сам по себе он не коренится ни в одной человеческой душе, но благодаря своей ни для кого не объяснимой милости он делает возможными для своих избранников сверхъестественное озарение их душ и благодаря этому постижение глубочайших истин. Культ смерти становится закономерным дополнением религиозно–мистического истолкования процесса познания. «Чтобы душа могла без препятствий погрузить свою сущность в полноту истины, – читаем мы в произведении «О величине души», – она начинает жаждать как наивысшего дара бегства и полного избавления от тела — смерти».
Христиански-мистическое учение об озарении составляет центральный пункт учения Августина о процессе познания, а в определенном смысле и всей его философии. В свете этого учения становится совершенно очевидным, что предметом философского знания Августин провозгласил бога и человеческую душу. «Я желаю знать Бога и душу,– говорит он в своих «Монологах». – А более ничего? – спрашивает его Разум. – Решительно ничего»,– отвечает автор [Монологи, I, 2,7].
Наука и мудрость
Теологически обосновал Августин также разграничение науки (scientia) и мудрости (sapientia). Знание, перерастающее в науку, – это разумное познание объективного мира, познание, позволяющее нам пользоваться вещами. Мудрость же – это познание вечных божественных дел и духовных объектов [см.: О Троице, XII, 12, 15]. Знание само по себе вовсе не является злом, в определенных пределах оно необходимо, поскольку человек вынужден жить в телесном мире. Но он не вправе забывать о внеземной цели своей жизни, не должен превращать знание в самоцель, воображая, что с его помощью и без помощи бога ему удастся познать мир. Человек обязан подчинять науку мудрости, ибо в спасении души – его высшее назначение.
Эта концепция Августина отразила весьма характерные особенности гибнувшей античной культуры, превращавшейся в культуру средневекового, феодального общества. Наука не занимала тогда первостепенного места в системе производства, в общественной жизни. Она даже отступила с тех позиций в общественно-философском сознании, которые занимала в период расцвета античной культуры. С другой стороны, прогресс личности чрезвычайно заострил и углубил моральную проблематику, которая с необходимостью приняла религиозно-монотеистическую форму.
Решительно выступая за подчинение науки мудрости, христианский философ отразил этот противоречивый период духовного развития средиземноморского человечества, шедшего по пути к феодализму,— варваризацию интеллектуальной деятельности и углубление морального самосознания.
Вместе с тем в этом своем учении о подчинении науки мудрости теоретик раннего христианства набросал программу подчинения научно-философского знания интересам христианского вероучения, осуществление которой стало важнейшей чертой духовной культуры феодального общества в странах Западной Европы в эпоху феодализма. Ведь вся совокупность «мудрости» дана в Священном писании и в церковном предании.
Человеческая воля и божественная благодать. Моральная доктрина
Абсолютность божественного добра и относительность зла снимает с бога, согласно Августину, ответственность за зло, существующее в мире. В том, что зло проявляется в человеческом мире, виновен сам человек, свободная воля которого побуждает приступить божественный закон, и тем самым оказаться во грехе. Грех же состоит в привязанности к земным, телесным благам, в самонадеянности человеческой гордыни, которая воображает, что может полностью овладеть миром и не нуждается в божественной помощи. Грех – это бунт смертного тела против бессмертной души.
Здесь снова возникает вопрос о соотношении божественного промысла и свободной воли человека. Как же их все же можно согласовать, если божественный творец не только создал человека, но, даже наделив его свободной волей, не выпускает ни на миг из-под своего наблюдения ни одного его поступка, поскольку он постоянно управляет миром?
Решить это противоречие логически, конечно, невозможно. Но христианская, как и любая другая, теология отнюдь не представляет собой рациональной философской системы. Будучи религиозно-иррациональной совокупностью представлений и догматов, она должна заключать в себе много неустранимых противоречий. Но, поскольку христианское вероучение претендует на то, чтобы стать теологической системой, Августин стремится разрешить данное противоречие. Точнее, он пытался снять эту трудность, перенеся ее в историко-мифологическую плоскость.
Христианский моралист использует один из основоположных и наиболее популярных мифов Ветхого завета относительно грехопадения Адама и Евы, подводя к мысли, что бог наделил первого человека свободой воли, но это не нарушало его совершенства и не вносило разлада в его моральное сознание. Ибо главное назначение первоначально доброй воли состояло в том, чтобы подчиняться во всем божественным заповедям и божественному руководству. Но, употребив свою волю вопреки им, Адам передал эту по-прежнему свободную, но уже отягченную стремлением к греху волю всему человечеству. С тех пор свободная воля человека создала пропасть между ним и богом.
Но высшее назначение человека состоит в его спасении, которое невозможно без религиозной морали. Христианский оптимизм Августина, рассматривающий зло как ослабленное добро, отнюдь не привел его к выводу, что все люди, включая самых заядлых грешников, будут спасены всемилостивым богом в день страшного суда, как это считали Ориген, а за ним и Григорий Нисский. Укрепившаяся церковь отнюдь не хотела открывать столь блестящей перспективы перед всеми своими прихожанами, ибо она предпочитала держать их в страхе божьем как наиболее надежном средстве их повиновения.
Вот почему ее виднейший идеолог последовательно исходил из того, что морально ценные, добрые поступки свойственны меньшинству людей. Но и у этого меньшинства безупречная мораль – а христианский моралист знает лишь противоположности греховного и морально безупречного – обязана своим существованием отнюдь не их свободной воле, не человеческой инициативе, а только предвечному избранию немногих счастливцев. Такое избрание и называется божественной благодатью, и не зависит всецело от человеческих поступков, но полностью определяет тех, на кого снизойдёт такая благодать.
Божественное предопределение и руководство столь могущественно и всесильно, что оно, направляя меньшинство избранных по морально-безгрешному и притом кратчайшему пути в рай, полностью игнорирует тот факт, что сам же бог наделил человека свободой воли. Только к греху и злу она может привести человека, к добру же его ведет сам бог вопреки любой склонности.
Из других положений этой доктрины необходимо отметить систематическую проповедь любви к богу, с которой мы встречаемся чуть ли не на каждой странице его произведений. Любовь к богу необходима в особенности потому, что именно бог, а не человек является «творцом вечного закона», единственным источником моральных норм и оценок [Об истинной религии, XXXI, 58]. Естественно, что при таких установках моральной доктрины Августина любовь к богу заменяет любовь к человеку. Ориентация человека на человека совершенно не должна иметь места по этому учению. «Когда человек живет по человеку, а не по Богу, он подобен дьяволу» [О граде божьем, XIV, 4], говорит Августин в своем главном произведении, подчеркивая антигуманистическую сущность своей морали. И сам автор следовал этой морали, когда по настоянию своей фанатичной матери-христианки перед обращением в христианство прогнал любимую жену, с которой он прожил много лет, вместе со своим единственным сыном.
Аскетизм морального учения Августина был наиболее радикален в начале его литературной деятельности, когда он не изжил еще манихейского влияния. Но манихейство, как мы видели, отражая умонастроения народных масс, развивало радикальный аскетизм, основанный на полном осуждении чувственного мира как порождении злого и темного начала. Став идеологом господствующих классов, Августин не мог уже проповедовать подобного осуждения существующего мира. Отсюда колебания его в проведении линии аскетизма. С одной стороны, он осуждает, например, театральные зрелища, как способствующие распутству, а произведения изобразительного искусства – как проявления идолопоклонства, а с другой – восторгается разнообразием человеческих талантов, проявляющихся в различных сферах деятельности. Осуждая все низменные, телесные стремления человека, прославляя монашескую жизнь, получавшую в ту эпоху все большее распространение, он вместе с тем восхищается красотой многообразной природы и формами человеческого тела [О граде божьем, V,11].
Эти обстоятельства объясняют августиновское разграничение всех благ человеческой жизни на те, которые следует любить и наслаждаться (frui), и на те, которыми нужно только пользоваться (uti). К первым принадлежит любовь к богу как вечному добру и последнему источнику всякого существования. Ко вторым – все вещи и блага конкретного мира. Без них нельзя прожить, ими необходимо пользоваться, но любить их и тем более привязываться к ним, забывая о высшем назначении человеческой души,– значит поступать вопреки христианской морали. Земные блага – только средство для культивирования внеземных ценностей.
Общество и история
Крупнейший идеолог христианства согласен с тем положением христианской морали, согласно которому нищета и убожество наиболее благоприятны для спасения (эти положения многократно зафиксированы в Евангелиях). Но, будучи идеологом господствующих классов, он далек от мысли, будто только бедность открывает дорогу к спасению (как утверждали пелагиане). Богатство при «правильном» его употреблении отнюдь не может быть препятствием пути к спасению.
Усиливая эти выводы, Августин доказывал даже, что имущественное неравенство людей, богатство одних и бедность и даже голод других – необходимое явление общественной жизни. Это следствие первородного греха, навсегда исказившее первоначальное блаженство. Полнота человеческого счастья воцарится лишь «в той жизни, где никто уже не будет рабом» [О граде божьем, IV, 33].
Оправдание и обоснование социального неравенства – основная черта общественно-политической доктрины Августина. Необходимость такого неравенства обусловлена, по его учению, иерархической структурой общественного организма, гармонически устроенного богом. Эта иерархия – несовершенное отражение того небесного, духовного царства, монархом которого является сам бог. Пытаясь предотвратить выступления народных масс, увлекавшихся еретическими учениями, против «гармонического» общественного строя, мыслитель использует идею о равенстве всех людей, поскольку все они происходят от единого праотца. Помня о своём родстве, люди обязаны поддерживать всеединство и перестать бунтовать друг против друга.
Однако в реальном обществе дело обстоит далеко не так. Осмысление особенностей и судеб этого общества составляет то, что историки нередко называют философией истории Августина, изложенной в 22 книгах его главного труда. Как было упомянуто, это произведение епископ Гиппона начал писать под свежим впечатлением взятия и разгрома «вечного города» вандалами под предводительством Алариха. Этот факт произвел огромное впечатление на современников. Многие из них видели в нем месть исконных римских богов римлянам, отступившимся от них и перешедшим в христианство. С другой стороны, было немало и христиан, не довольных «порчей» христианства, утратой его первоначального демократического духа, ожидавших скорого конца грешного мира и видевших в разгроме Рима начало такого конца. В своем произведении Августин выступает как против первых, так и против вторых.
В первых 10 книгах своего труда он выступает против языческих религиозных представлений и учений, а также этических и философских концепций. Многочисленных языческих богов Августин представляет в качестве бессильных демонов и просто как порождения поэтической фантазии. Всем им автор противопоставляет единого и всемогущего христианского бога. В последующих двенадцати книгах он излагает систему христианского богословия, осмысленного в свете тех философских идей, которые охарактеризованы выше. В этой системе немаловажное место занимают его философско-исторические воззрения.
Интересно отметить в этой связи, что уже в «Исповеди» ее автор видел ограниченность тех людей, которые «при кратковременности земной жизни своей не обладают способностью проникать в дух предшествующих веков и других народов и сопоставлять этот дух с духом настоящего времени, которое переживают сами» [Исповедь, III, 7]. Августин развивает свою философско-историческую концепцию как антитезу такого рода близорукой ограниченности.
Можно утверждать, что автор «О граде божьем» стал первым мыслителем (по крайней мере, в Европе), сделавшим предметом философских размышлений судьбы всего человечества в тех максимальных масштабах Средиземноморья, в которых уже стоиками вырабатывалась космополитическая концепция единого человечества. Именно эту концепцию единства человеческого рода и развивал теперь Августин, опираясь на христианско-мифологическое представление о происхождении всего человечества от единственной пары прародителей.
Философию истории Августина можно назвать и теософией истории. Опираясь на библейские мифологические материалы, нередко подвергая их аллегорическому истолкованию, мыслитель попытался дать синтез библейской истории, т. е. истории главным образом «избранного» еврейского народа, и истории остальных народов Средиземноморья вплоть до Римской империи, западная половина которой рушилась на его глазах.
Центральное положение августиновского осмысления истории составляет идея провиденциализма, согласно которой бог распространяет свою абсолютную власть не только на явления природы и индивидуальной человеческой жизни, но и на все без исключения события коллективной человеческой жизни, непрерывное течение которых и образует историю.
Вся человеческая история, по убеждению Августина, с самого своего начала определяется борьбой двух божественно-человеческих институтов – божьего царства (civitas Dei) и земного царства (civitas terrena). Дуализм между богом и природой трансформировался в «Граде божьем» как исконная противоположность этих двух институтов.
Этот дуализм вытекал из теологической концепции Августина относительно божественной благодати, которая непостижимым образом ведет к спасению избранное меньшинство людей и осуждает на греховную жизнь, определяемую свободой их воли, подавляющее большинство человечества. Первая часть человечества и составляет божье царство, а вторая — земное.
Но в своем земном существовании общество праведников, составляющих божий град, перемешано с земным царством, вкраплено, так сказать, в нечестивую среду, состоящую из падших ангелов, язычников, еретиков, отступников от христианства, неверующих. В своей критике земного, т. е. реального, государства Августин вскрывает ряд действительных черт классового, эксплуататорского общества и государства. В особенности он подчеркивает насильственный характер государственной власти как «великой разбойничьей организации». Недаром первым строителем города стал братоубийца Каин, а Рим аналогичным образом был основан брато-убийцей Ромулом.
Но теологическая критика Августином эксплуататорского общества и государства имеет свои пределы. Они определяются «высшим» назначением власти, ибо даже самая скверная власть происходит от бога и выполняет функции, запланированные провидением. Власть поддерживает в обществе определенный порядок, следит за общественным спокойствием, вершит правосудие. Как идеолог господствующих классов Августин враждебно относится ко всем революционным движениям социальных низов как в прошлом, так и тем более в настоящем. Такая позиция вполне понятна, поскольку он рассматривал общественное неравенство как необходимое следствие испорченности человеческой природы первородным грехом. Любое стремление к равенству в этих условиях, с его точки зрения, противоестественно и заранее осуждено на поражение. Кроме того, осуждая всякое государство, в частности Римскую империю, как разбойничью организацию, Августин вместе с тем осуждает и освободительные войны народов, направленные против римского гнета.
Раскрывая планы божественного провидения, автор «Града божьего» в 18-й книге этого труда дает периодизацию истории земных государств. Для его философско-исторической концепции весьма существенно, что он отказывается от периодизации по наиболее крупным монархиям, которой придерживались некоторые христианские теологи III-IV вв. Стремясь дать более глубокую периодизацию, Августин проводит аналогию между шестью днями творения, шестью возрастами человеческой жизни и шестью эпохами, как они «явствуют» из Ветхого завета и истории христианства.
Шестью возрастами человеческой жизни являются: младенчество, детство, отрочество, юность, зрелый возраст и старость (мысль о сопоставлении истории с периодами индивидуального развития человека заимствована Августином из античной языческой литературы). Первому из них соответствует «историческая» эпоха, начинающаяся непосредственно от детей Адама и Евы и продолжающаяся до потопа, от которого спаслось только семейство Ноя, вторая – от этого события до патриарха Авраама. Шестая и последняя историческая эпоха, соответствующая старости индивидуального человека, началась со времени прихода Христа и возникновения христианства. Она будет длиться до конца существования человечества.
Именно в этой связи раскрывается высший, эсхатологический замысел божественного провидения, осуществляемый в человеческой истории. Она не топчется на месте, не возвращается циклически к одним и тем же состояниям, как это представляли многие античные историки и обществоведы. При всей своей фантастичности философско-историческая концепция Августина интересна тем, что она одна из первых ввела идею прогресса человеческой истории, рассмотренной во всемирно-историческом масштабе. Правда, прогресс здесь истолкован чисто теологически.
Августин делает в этой связи попытку определить место различных народов и государств в реализации планов провидения относительно осуществления божьего царства. Главное внимание он уделяет при этом «избранному» еврейскому народу, а о других идет речь главным образом лишь как об орудиях его наказания, когда он отступается от заветов единого бога (например, в период вавилонского пленения), – мыслитель остается здесь под определяющим влиянием событий, изложенных в Ветхом завете, хотя замысел его много шире этого документа.
Последняя эпоха человеческой истории, начавшаяся вместе с христианством, стала эпохой старости, которая оканчивается смертью и прекращением существования как человека, так и человечества. Она соответствует последнему, шестому дню божественного творения. Но подобно тому, как за этим днем последовало воскресение, когда бог стал отдыхать после напряженных трудов, так и избранная часть человечества отделяется в день страшного суда от подавляющего большинства грешников, с которыми она была перемешана в течение нескольких тысячелетий своей истории.
В противоположность множеству еретиков-хилиастов той эпохи, ожидавших скорого второго пришествия Христа и его праведного суда и расправы с миром зла, за которыми должно последовать тысячелетнее царство справедливости и всеобщего счастья, Августин благоразумно не определял времени конца человеческой истории. Пути божьи неисповедимы, и человек не может с точностью сказать, когда наступит судный день.
Из всего изложенного нетрудно определить и главное назначение общественно-политической и философско-исторической концепции Августина. Хотя теолог постоянно исходит из того, что божий град в длительный период его странствий в процессе человеческой истории носит, так сказать, идеальный, незримый характер и организационно не совпадает с церковью, все же церковь – не только христианская, но и любая другая церковная организация в предшествующие времена, – всегда была единственным видимым представителем божьего царства на земле. Только в условиях беспрекословною подчинения светских властей авторитету и руководству священства общество и государство могут представлять собой единый, всеобъемлющий, согласный организм, успешно и мирно функционирующий, несмотря на разнородность и пестроту своих составных частей.
Делая обзор истории с этой точки зрения, Августин подчеркивает периоды и случаи теократического функционирования власти и государственных институтов, когда господство священства гарантирует благополучие всего общественного целого. Идеолог церкви оправдывает одни государства и осуждает другие в зависимости от того, насколько они подчиняются авторитету и руководству теократии. В особенности же он осуждает их тогда, когда они идут собственным, не зависимым от церкви путем, обращают сугубое внимание на материальную сторону жизни.
Но обращаясь к истории, Августин постоянно имел в виду свою современность. В условиях разрушения западной половины Римской империи римская церковь становилась не только решающей идеологической, но и огромной экономической силой. Уже в эпоху Августина она делалась руководящей силой политически распыленного феодализирующегося западноевропейского общества и сохраняла эти свои позиции в течение последующих веков феодализма. Его обоснование теократии отражало и стимулировало формирование власти римского папства – одна из причин огромного авторитета Августина в течение последующих веков западноевропейского средневековья.
1. Соколов В. В. Средневековая философия: Учеб. пособие для филос. фак. и отделений ун-тов. — М.: Высш. школа, 1979. — 448 с.
2. Творения блаженного Августина Епископа Иппонийского. 2-е изд. Киев, 1901—1915, ч. 1—8.
3. Augistini, S. Aurelii. Opera omnia— In: Patrologiae cursus completus, Series latina. Accurante J. P. Migne. Parisiis, 1877. T. XXXII. (Retractationes, libri II, Confessionum libri XIII, Soliloquio-rum libri II, Contra Academjcos libri III. De beata vita liber unus, De Ordine libri II, De immortalitaie animae liber unus. De Quantitate animae liber unus, De Musica libri VI, De Magistro liber unus, De Libero arbitrio libri III и др.). Parisiis, 1887, t. XXXIV, (De doctrina Christiana libri IV, De vera religione liber unus, и др.). Т. XLI. Parisiis, 1864. De Civitute Dei libri XXII, 1864. T. XLII. Parisiis. De Trinitate libri XV и др.