что такое презумпция правоты клиента
Презумпция невиновности в современной практике судов
Термин «презумпция» произошел от латинского «praesumptio» (предположение, ожидание, упреждение). То есть презумпция невиновности – это предположение о невиновности лица, признаваемое истинным, пока не будет доказано обратное.
Данный принцип является межотраслевым и присущ видам судопроизводства, характеризующимся преобладанием публичного начала.
В связи с тем что административная ответственность, бесспорно, носит публичный характер, в действующей редакции ст. 1.5 КоАП РФ закреплен принцип презумпции невиновности: лицо, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, считается невиновным, пока его вина не будет доказана в предусмотренном КоАП порядке и установлена вступившим в законную силу постановлением судьи, органа или должностного лица, рассмотревших дело. Согласно указанной статье лицо подлежит административной ответственности только за те правонарушения, в отношении которых констатирована его вина. При этом оно не обязано доказывать свою невиновность.
Развивая данный принцип, законодатель в ч. 1 ст. 2.1 КоАП дополнительно акцентировал внимание на том, что административное правонарушение – это виновное действие (бездействие).
Из комплексного толкования приведенных норм однозначно следует, что обязанность доказывать (бремя доказывания) вину привлекаемого к административной ответственности лица лежит на стороне, утверждающей, что данное лицо виновно.
Вместе с тем, как показывает анализ судебной практики последних лет, норма ч. 2 ст. 2.1 КоАП, декларирующая специфику вины юридического лица, нередко трактуется диаметрально противоположным образом – в противоречие с нормами ст. 1.5 и ч. 1 ст. 2.1 Кодекса.
Так, согласно ч. 2 ст. 2.1 КоАП юридическое лицо признается виновным в совершении административного правонарушения, если будет установлено, что у него была возможность соблюдения правил и норм, за нарушение которых КоАП или законами субъекта Федерации предусмотрена административная ответственность, но оно не приняло все зависящие от него меры по их соблюдению. Применяя данное положение, суды сформировали единообразную практику, согласно которой «при решении вопроса о виновности юридического лица в совершении административного правонарушения именно на него возлагается обязанность по доказыванию принятия всех зависящих от него мер по соблюдению правил и норм» (постановление Второго кассационного суда общей юрисдикции от 31 марта 2020 г. по делу № 16-2455/2020, решения Пермского краевого суда от 23 октября 2019 г. по делу № 7-2198/2019/21-1287/2019, Санкт-Петербургского городского суда от 18 июня 2019 г. по делу № 5-23/2019, Московского городского суда от 14 марта 2019 г. по делу № 7-2525/2019, постановление АС Московского округа от 23 августа 2017 г. № Ф05-11251/17 по делу № А41-1817/2017 и т.п.).
Такой подход к толкованию обсуждаемой нормы одним из первых применил АС Волго-Вятского округа в постановлении от 4 июля 2011 г. № Ф01-2431/11 по делу № А38-3716/2010, а позже поддержали суды иных регионов.
В судебных актах по делам об административных правонарушениях на презумпцию вины привлекаемого лица прямо не указывается. Однако, используя приведенную формулировку, суды нередко фактически освобождают уполномоченные органы от доказывания вины юридического лица, возлагая бремя доказывания обратного на привлекаемое к ответственности лицо.
В качестве примера игнорирования судами отсутствия доказательств вины юридического лица во вменяемом правонарушении приведу дело, рассмотренное в 2018–2019 гг.
Общество получило судебную повестку по делу о правонарушении по ст. 20.25 «Уклонение от исполнения административного наказания» КоАП. В ходе рассмотрения дела мировым судьей было установлено, что ранее общество было привлечено к административной ответственности за неоплату городской парковки. Соответствующее постановление было вынесено уполномоченным лицом при отсутствии представителей общества, направлено последнему и не исполнено в установленный срок.
Доводы защиты (из материалов дела видно, что постановление о назначении штрафа направлено по адресу, не имеющему к обществу отношения, в связи с чем юридическое лицо не знало и не могло знать о привлечении к ответственности и, следовательно, – оплатить штраф, то есть в бездействии общества отсутствовала вина во вменяемом правонарушении) были проигнорированы мировым судьей, и общество было привлечено к ответственности.
Важным и печально удивительным, по моему мнению, является тот факт, что при очевидности фабулы и отсутствия доказательств вины в действиях общества постановление мирового судьи было отменено на третьем круге рассмотрения дела после двух отмен постановлений районного суда Мосгорсудом. Суды первой и апелляционной инстанций, отклоняя доводы защиты, указывали на отсутствие доказательств «принятия всех зависящих от привлекаемого лица мер по соблюдению правил и норм».
Представляется, что такой подход к толкованию нормы ч. 2 ст. 2.1 КоАП означает игнорирование принципа презумпции невиновности и фактическое установление объективного вменения в судебной практике.
На мой взгляд, изложенное положение призвано установить лишь ряд специфических обстоятельств, подлежащих доказыванию уполномоченным органом, что обусловлено особой правовой природой вины юридического лица. Под виной в теории административного права принято понимать психическое отношение лица к совершенному им общественно опасному, противоправному деянию и наступившим последствиям. Однако юридическое лицо не является одушевленным, представляет собой искусственную конструкцию, не обладает психикой, а значит, – не может выражать психического отношения к какому-либо событию.
Тем не менее Конституционный Суд РФ неоднократно указывал, что вина юридического лица – не абстрактное понятие: она выражается в виновных действиях (бездействии) действующих от его имени физических лиц, допустивших правонарушения, проявляется в виновности должностных лиц (работников) (постановления от 17 января 2013 г. № 1-П и от 25 февраля 2014 г. № 4-П, определения от 14 декабря 2000 г. № 244-О и от 26 ноября 2018 г. № 3062-О).
С учетом разъяснений КС, а также положений ч. 2 ст. 2.1 КоАП можно сделать вывод, что в ходе рассмотрения дела об административном правонарушении должно быть установлено наличие у уполномоченных физических лиц, действующих от имени юридического лица, возможности соблюдения правил и норм, за нарушение которых законодательством предусмотрена административная ответственность.
Бремя доказывания такого «наличия возможности» лежит на уполномоченном органе, что подразумевает действие принципа презумпции невиновности и прямо вытекает из содержания ст. 1.5 КоАП.
Особое опасение вызывает, на мой взгляд, стремительность распространения приведенного толкования ч. 2 ст. 2.1 КоАП в качестве общепринятого. Если в 2012 г. подобная интерпретация встречалась только в 72 судебных актах по всей России, а в 2015 г. – в 410, то в 2019 г. – уже 2800 (согласно сведениям из доступных в открытых источников баз судебных актов). При этом не удалось найти ни одного акта высших судебных инстанций, в которых применялся бы подобный подход.
Полагаю, что набирающая в последние годы популярность сложившаяся практика применения ч. 2 ст. 2.1 КоАП противоречит общим принципам российского права и приводит к необоснованному и несправедливому привлечению юридических лиц к ответственности, а значит, она должна быть изменена на уровне высшего судебного органа (в частности, Верховного Суда РФ) и приведена в соответствие с законодательством.
Презумпция виновности?
В ст. 49 Конституции РФ закреплен один из важнейших правовых принципов защиты прав человека – лицо, обвиняемое в совершении преступления, считается невиновным, пока его вина не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в силу приговором суда. Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого.
Указанный конституционный принцип согласуется с уголовно-процессуальным законодательством. Так, в ст. 14 УПК РФ также закреплен принцип презумпции невиновности. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, несет сторона обвинения. Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном УПК РФ, толкуются в пользу обвиняемого. Обвинительный приговор не может быть основан на предположениях.
Национальное законодательство России, в свою очередь, согласуется с ч. 2 ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция), согласно которой каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его невиновность не будет установлена законным порядком.
Таким образом, следуя букве закона, положениям УПК РФ, Конституции РФ и Конвенции, а также здравому смыслу, человек, в отношении которого не вынесен обвинительный приговор, юридически невиновен.
На практике в силу отсутствия закона, регулирующего права и положение лиц, чья вина в законном порядке еще не установлена, но подвергающихся уголовному преследованию и содержанию под стражей, эти лица с момента задержания находятся в ведении органа, исполняющего наказания (ФСИН), и фактически несут наказание с момента их задержания. В настоящее время права лица, заключенного под стражу в период предварительного расследования, более ограниченны и ущербны, нежели права осужденных (признанных виновными), а органы предварительного расследования зачастую используют меру пресечения в виде стражи в целях оказания на подследственного психологического давления.
Согласно ст. 6 УПК РФ назначение уголовного судопроизводства заключается в защите прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений, а также в защите личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод. Цель и задача уголовно-исполнительной системы – исполнение приговора, в том числе работа с осужденными, направленная на их возможное исправление. Согласно УПК РФ (ст. 97, 99, 108) цели и задачи применения меры пресечения – организация и осуществление правосудия. Согласно ст. 5 Закона РФ от 21 июля 1993 г. № 5473-I «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовное наказание в виде лишения свободы» (далее – Закон об учреждениях, исполняющих уголовное наказание) в уголовно-исполнительную систему помимо учреждений, исполняющих наказания, входят следственные изоляторы. Формально УПК РФ и УИК РФ не регулируют правоотношения между государством в лице специального органа и лицом, чьи конституционные права ограничены мерой пресечения на стадии предварительного расследования и судебного разбирательства, а также третьими лицами, чьи права и законные интересы затрагиваются применением меры пресечения к уголовно преследуемому лицу.
УПК РФ регламентирует процессуальные отношения между сторонами обвинения (потерпевший, прокуратура, органы предварительного расследования, свидетели), защиты (подозреваемый, обвиняемый, подсудимый, т. е. свидетели) и судом. Следственные изоляторы в этот круг не входят. УИК РФ, в свою очередь, регулирует отношения по исполнению наказания между исполнительным учреждением и осужденными (признанными виновными) – СИЗО и подследственные в этот круг также не входят.
В настоящее время правовое положение задержанных, подозреваемых, обвиняемых и подсудимых в России регулируется Законом об учреждениях, исполняющих уголовные наказания, а также другими правовыми актами (Федеральный закон от 15 июля 1995 г. № 103-ФЗ «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступления», далее – Закон № 103-ФЗ), согласно которым в части условий содержания и обращения с подследственными практически не дифференцируются осужденные и не осужденные лица.
Цель меры пресечения – соблюдение баланса публичных и частных интересов, восстановление социальной справедливости. Однако в отсутствие специального закона и органа, регламентирующих правоотношения и права лиц, подвергшихся уголовному преследованию (подследственных и осужденных), ни о каком балансе интересов не приходится говорить.
Думается, что меры пресечения в отношении подследственных и подсудимых могли бы быть более дифференцированными и адекватными, отвечающими задачам правосудия, интересам общества и веянию времени. И если содержание под стражей действительно необходимо, эта мера должна быть исключительной и соответствовать статусу юридически невиновного человека, а исполнять меру пресечения должны не карательные органы, а органы специальные, квалифицированные в плане работы с невиновными людьми.
Отношения между подозреваемыми, обвиняемыми и подсудимыми и органом, обеспечивающим их изоляцию от общества, фактически ничем не регулируются (за исключением отдельных инструкций, предписаний и норм, «разбросанных» по разным подзаконным актам, и т.д.). ФСИН выполняет обязанность по исполнению решений об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, можно сказать, в виде дополнительной нагрузки и факультативно, так как с точки зрения здравого смысла и логики система исполнения наказаний не должна распространять свое действие на юридически невиновных людей.
Считаю, что необходимо восполнить данный пробел и создать специальный орган, не входящий в состав ФСИН, в обязанности которого входило бы обеспечение исполнения мер пресечения в рамках уголовного судопроизводства. К ведению такого органа должны быть отнесены исполнение и контроль всех видов мер пресечения (от подписки о невыезде до заключения под стражу), регламентированных УПК РФ, а именно:
В рамках данной системы должны быть созданы специальные учреждения по содержанию подследственных до приговора суда. На мой взгляд, они должны приближаться к учреждениям жилого, гостиничного, больничного и санаторного типа с разными степенями охраны – в зависимости от социальной опасности конкретной личности. Кроме того, юридически невиновным лицам должна быть обеспечена возможность лечиться у выбранного врача, неограниченно общаться с семьей и родственниками, вести телефонные переговоры при условии их «прозрачности» и открытости, поддерживать функционирование бизнеса, продолжать обучение и т.д. Цель меры пресечения – наблюдение за осуществлением правосудия, а не наказание без вины.
В связи с этим полагаю также целесообразным направить запрос в Конституционный Суд РФ о соответствии Конституции РФ ст. 5 Закона об учреждениях, исполняющих уголовные наказания, и других правовых актов (Закон № 103-ФЗ), согласно которым не дифференцированы осужденные и не осужденные лица, виновные и не виновные (в отношении условий содержания, обращения с ними), а также о конституционности ст. 14 УПК РФ, предусматривающей фактическое размещение невиновных людей в учреждениях ФСИН.
1 «О природе человеческой агрессии». Открытая лекция академика, зав. кафедрой криминальной психологии факультета юридической психологии МГППУ Сергея Ениколопова (28 октября 2014 г. Санкт-Петербург).
Презумпция виновности
Возможно ли увеличить число оправдательных приговоров в российских судах
Петрозаводский городской суд оправдал глав Роспотребнадзора Карелии по делу о гибели детей на Сямозере. Экс-глава управления Анатолий Коваленко и исполняющая обязанности руководителя Людмила Котович признаны невиновными в гибели 14 подростков в 2016 г. Несколькими днями ранее в Хабаровске суд вынес оправдательный вердикт в отношении адвокатов Якова Шейнина и Сергея Голованюка по делу о вмешательстве в правосудие. Они защищали бывшего мэра Владивостока Игоря Пушкарева, которого осудили на 15 лет колонии строгого режима за коррупцию. По версии следствия, адвокаты Пушкарева оказывали давление на потерпевшего. Шейнин и Голованюк смогли доказать, что это не так.
Как председатель Комиссии Совета Палаты по защите прав адвокатов, считаю этот оправдательный прецедент очень важным, поскольку он не позволяет сформироваться порочной практике, когда возбуждают дела по ст. 294 УК РФ («Воспрепятствование осуществлению правосудия») только потому, что выводы суда не совпадают с доводами защиты.
Размытая формулировка ст. 294 УК РФ («Вмешательство в какой бы то ни было форме в деятельность суда») позволяет все чаще возбуждать дела в отношении защитников. Это способ вывести адвокатов из дела, чтобы фактически устранить всякую деятельность защиты по оспариванию обвинения.
Если бы суд признал Шейнина и Голованюка виновными, это могло дать простор для дальнейших манипуляций в отношении профессиональных адвокатов и разного рода обвинительных поползновений. Я пристально следил за этим делом, и лично для меня оправдательный приговор по нему – добрый знак.
Что касается дела карельских чиновников – трудно представить более резонансное дело, чем о гибели 14 детей. Тем не менее Петрозаводский суд не побоялся встать на сторону защиты и вынести чиновникам оправдательный вердикт.
На примере этих двух случаев можно осторожно высказаться за движение судебной системы к большей сбалансированности между обвинительными и оправдательными приговорами.
Оправдания в последние годы стали встречаться чаще. И что самое главное – их стало больше в том числе в профессиональных судах. И это несмотря на то, что процент случаев, подлежащих оправданию, не столь велик. Это актуально, лишь когда подсудимый отрицает свою вину и когда между сторонами обвинения и защиты происходит спор. А это имеет место лишь в 10% случаев. В остальных 90% дел нет спора между обвинением и защитой по поводу виновности. Обвиняемый либо признает свою вину полностью, либо частично.
Вот для этих 10% у нас, как и в правовых государствах с многовековыми демократическими традициями, необходимо ввести суд присяжных и расширить его подсудность. Почему? Потому что давно стало ясно: правосудие – слишком серьезная штука, чтобы доверять ее юристам.
Неслучайно оправдательные приговоры у нас традиционно – почти исключительное достояние судов присяжных. Когда в 2018 г. дела с участием присяжных стали рассматривать и районные суды, процент оправдательных приговоров, например, по Москве сразу вырос еще больше – до четверти всех вердиктов. В то время как в профессиональных судах он до сих пор не достиг и 1%.
В суде присяжных процент оправданий больше, потому что там действует презумпция невиновности. Она проявляется, когда недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности. И когда неустранимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого.
В профессиональных судах место презумпции невиновности занимает презумпция достоверности материалов предварительного следствия. И оправдательный приговор выносится, главным образом, в тех редких случаях, когда защита полностью разрушает всю конструкцию обвинения. А это очень тяжело сделать – развеять полностью навлеченные на лицо подозрения практически невозможно. Отрицательные факты не подлежат положительному доказыванию, за некоторым исключением – например, когда устанавливается алиби.
Почему еще случаются оправдания? Потому что средства познания в уголовном процессе изначально недостаточно совершенны, главным образом это показания людей. В судебном разбирательстве, где действует принцип состязательности сторон, позиция обвинения не всегда оказывается такой прочной, чтобы с ней согласился объективный и беспристрастный суд.
Во всех странах избежать неоправданного обвинения лица помогает фильтр в виде предварительного расследования. Но этот фильтр тоже не может быть абсолютно надежным. Однако дурное наследование советского правосудия без оправданий не дает нам принять этот факт как данность, и это наследование, к великому сожалению, окончательно не изжито до сих пор. Оправдание воспринимается как пятно на государственном теле в лице следствия и прокуратуры.
Но есть закон, а есть жизнь. И изначальная обвинительная установка судей, осознающих себя не представителями независимой судебной власти, а некими чиновниками в мантиях, по-прежнему доминирует в их умах и сердцах. Интересы государства для таких судей выше интересов личности. Поэтому в сомнительных случаях ум профессионального судьи наклоняется в сторону обвинения.
Задача судьи – действовать не на осуд, а на рассуд. Полагаю, что именно такой подход и должен повлечь значительное увеличение оправдательных приговоров в нашем профессиональном суде.
Статья
Презумпция правоты клиента: статистический подход
Маленькая эпопея из личного опыта
Недавно у меня сломался монитор. То есть изображение не исчезло, просто появились проблемы с настройками яркости и контрастности. И хотя, на первый взгляд, монитор показывал, работать за ним стало практически невозможно.
Прошло некоторое время, и мне сообщили, что монитор готов, и его можно забирать. Приехав в сервисный центр, я с удивлением обнаружил, что на квитанции стоит пометка «неисправность не найдена». Подумав, что, может быть, она на самом деле исчезла, я забрал монитор — лишь для того, чтобы, подключив его к моему компьютеру, увидеть: ровным счетом ничего не изменилось, и монитор по-прежнему не пригоден к эксплуатации.
Потерпев такую неудачу, я решил посоветоваться со специалистом. И, следуя его рекомендациям, тщательно подготовился к следующему своему визиту в сервисный центр. А именно: подробнейшим образом описал неисправность, как она возникает и в чем проявляется; приложил полную и подробную конфигурацию моего компьютера, включая версию драйвера видеокарты; более того, сфотографировал экран монитора и записал фотографии на CD-ROM. Всё это вместе с видеокабелем я положил в пакет, приклеил его скотчем к задней панели монитора и в таком виде повторно сдал его в ремонт.
И что бы вы думали? Во второй раз я получил отремонтированный и прекрасно работающий монитор. На квитанции сервис-инженер сделал пометку: «замена платы управления». С тех пор мой монитор не создает мне никаких проблем, и работать за ним — одно удовольствие.
Увы, клиент далеко не всегда прав
Какие выводы можно извлечь из этой истории? Что злосчастному владельцу неисправного монитора можно только посочувствовать? Что сотрудники сервис-центров — все поголовно безалаберные халтурщики?
На самом деле, это, конечно, не так. Более того, проанализировав случившееся, я считаю, что в первой своей неудаче я виноват в большей степени, нежели сотрудник сервиса. Почему? Да потому что покупатель (или клиент), требующий чего-либо от поставщика (или исполнителя), должен быть готов аргументированно отстаивать свою правоту.
На первый взгляд, эта мысль кажется крамольной. А как же известная максима «клиент всегда прав»?
Проблема в том, что, как бы мы того ни хотели, в реальной жизни это правило не работает. В любом сервис-центре вам подтвердят: как минимум девять из десяти обращающихся к ним клиентов — самоуверенные невежды, не потрудившиеся даже прочесть инструкцию по эксплуатации, а принадлежащее им оборудование испорчено вследствие их же собственной безграмотности, или же (как вариант) вполне исправно, просто они не умеют с ним обращаться! Не верите? Спросите у них сами.
Возьмите хотя бы такой факт — во многих сервис-центрах на видном месте стоят витрины или стенды с «посторонними предметами, найденными внутри неисправного оборудования». Поверьте, бывает очень интересно и поучительно ознакомиться с этими выставками диковин.
Во время первого своего обращения в сервис-центр я, убежденный на сто процентов, что монитор неисправен, не потрудился даже как следует эту неисправность описать. Разумеется, при этом я самонадеянно полагал, что инженер максимально серьезно отнесется к моему, на первый взгляд, вполне рабочему монитору, и будет тестировать его до тех пор, пока не увидит неисправность. Но вправе ли я был ждать такого исхода? Ведь статистическая вероятность того, что невидимая на первый взгляд проблема в сданном оборудовании всё же присутствует, крайне мала!
Как вы думаете, при диагностике монитора помогла ли в хоть какой-то степени версия драйвера моей видеокарты? А фотографии экрана, на которых ровным счетом ничего нельзя разобрать? Всё это было сделано лишь с одной целью: убедить инженера, что владелец монитора — не вздорный дилетант, а опытный человек и продвинутый пользователь, и к его жалобе следует отнестись со всей серьезностью.
И этой цели, как оказалось впоследствии, я смог достичь.
Вернемся к нашим баранам
Всё сказанное выше имеет отношение к эксплуатации бытовой электроники — области, скажем так, достаточно простой. Что же тогда говорить о такой высокотехнологичной отрасли, как полиграфия?
Заказчик, обращающийся в типографию, вполне естественно, ожидает от нее профессионализма в столь сложной и многоступенчатой процедуре, как изготовление печатной продукции. Вся проблема заключается в том (и об этом уже столько раз говорилось, в том числе и автором настоящей статьи), что для выполнения одной из наиболее важных операций этой процедуры — изготовления оригинал-макета — никакого профессионализма не требуется. Вернее так полагают многочисленные дилетанты, которые сегодня этим занимаются.
Подавляющее большинство проблем, возникающих при изготовлении печатной продукции (я говорю об офсете), связано с технологически безграмотно выполненным оригинал-макетом, который предоставил заказчик. Это непреложный факт, и он легко объясним: а) макет, во многом, определяет то, каким будет тираж; б) большинство продукции сегодня печатается по макету клиента; б) значительная часть макетов клиентов выполнена не профессионалами. По моим оценкам (основываюсь на собственном опыте и опыте коллег-полиграфистов), вероятность такой причины не менее восьмидесяти процентов. Другими словами, статистически, при возникновении какой-то проблемы почти наверняка причина — в оригинал-макете заказчика. Нравится ли такое положение вещей кому-то или нет — этого не изменить.
Разумеется, это вовсе не означает, что типография непогрешима. Совсем наоборот. Просто при оценке позиции типографии в возможном конфликте с заказчиком очень полезно не забывать об этой статистике.
Если бы я был заказчиком
Если бы я был заказчиком полиграфической продукции, я бы не считал, что в любой проблеме априори виновата типография, а не я.
Я не уповал бы на то, что «презумпция моей правоты» сама по себе позволит решить любое разногласие на моих условиях.
Я бы не стал убеждать себя в том, что несогласие типографии с моей позицией объясняется исключительно тем, что типография не желает нести ответственность за свои ошибки. Я поставил бы себя на место сотрудника типографии, ежедневно сталкивающегося с всевозможными проблемами, львиная доля которых вызвана непрофессионализмом заказчика. (В прошлых своих статьях я неоднократно обосновывал свою мысль, что print buyer — это тоже профессия).
При оценке поведения типографии я бы не забывал, что любое нормальное полиграфическое предприятие заинтересовано, прежде всего, в постоянном сотрудничестве с клиентом и уже поэтому, как правило, стратегия «послать подальше» не может являться для типографии императивом. Хотя заказчики часто убеждены, что дело обстоит именно так.
Я бы тщательно и, по возможности, беспристрастно проанализировал доводы типографии. Лишь будучи полностью убежденным в её вине, я стал бы выдвигать требования, подготовившись к конфликту. В противном случае я попробовал бы решить дело миром, обратившись к типографии за помощью в решении проблемы и выходе из сложной ситуации.